Вряд ли кто-нибудь спал прошедшей ночью; «безумие и ярость ночи зримо проступали на лицах людей». Многие ожидали, что стены обрушатся на них, но едва ли могли уйти, потому что по улицам летали кирпичи, черепица и камни. В отличие от всех тогдашних литераторов Дефо, взяв на вооружение складывающийся научный метод, подробно описал собственные наблюдения, начал опрашивать очевидцев и собирать неумолимые факты. Он побывал на реке Темзе, чтобы рассказать примерно о 700 кораблях, которые ветер свалил в кучи. Наиболее яркие фрагменты своего репортажа он писал с песков Гудвина на Ла-Манше, где моряков, считавших, что уж теперь-то они в безопасности, смыло волной.

Написанный Дефо рассказ очевидца носил революционный характер, но автор пошел гораздо дальше, собирая подробные личные истории о шторме по всей Англии. Журналистика была совершенно новой профессией. Всего девять месяцев назад в Лондоне начала выходить одностраничная «Дейли курант» – первая ежедневная газета на английском языке. Дефо помещал объявления в «Куранте» и «Лондон газетт» и рассылал по всей Англии письма с просьбой рассказать о шторме в подробностях. В основу «Шторма» положено около шестидесяти рассказов, которые Дефо отобрал, отредактировал и счел заслуживающими доверия, поскольку «большинство наших информаторов не только сообщили нам свои имена и подписали присланные рассказы, но и дали нам разрешение публично использовать их имена в назидание потомству».

По оценке Дефо, во время шторма в море утонули восемь тысяч человек, в том числе пятая часть солдат Королевского военно-морского флота. Погибло 123 лондонца, уничтожено 300 тысяч деревьев, разрушено 900 домов и 400 ветряных мельниц, сорвано бесчисленное множество церковных колоколен, башенок и свинцовых кровель, в том числе одна над Вестминстерским аббатством. В результате штормового нагона воды во время прилива в реке Северн утонули 15 тысяч овец.

Дефо не только рассказывал о шторме, но и пытался объяснить происходящее своим читателям. С данными формирующейся науки об атмосфере соседствуют нравственные размышления и цитаты из Библии, показания барометра идут рука об руку с метафизическими рассуждениями. «Не смею усомниться, но огрубелая душа безбожника чуть дрогнула, как и дом его, и он ощутил, как природа задает ему простые вопросы, – писал Дефо. – Не заблуждаюсь ли я? Разумеется, есть такой предмет, как Бог. Что же все это значит? Какова суть вещей в мире?»

Ища ответы и наставляя своих читателей, Дефо выдал не просто первый современный журналистский материал. Он выпустил первую современную сводку погоды.

* * *

Самые ранние зафиксированные научные сведения о дожде исходят от древних греков; у некоторых из них начала вызывать изумление господствовавшая вера в то, что дождь ниспосылает всемогущий Зевс. В пьесе Аристофана «Облака» Сократ говорит земледельцу Стрепсиаду, что никакого Зевса нет. Стрепсиад протестует: «Вот так так! Объясни мне, кто же дождь посылает нам? Это сперва расскажи мне подробно и ясно»[10].

Посылать дождь могут только облака, говорит ему Сократ:

Примерно столетие спустя Аристотель уточнил греческие представления о дожде в своем научном трактате «Метеорологика». Специалисты по истории науки отмечают, что в его рассуждениях неправильно почти все, что мы знаем о погодных явлениях, за исключением дождя. Аристотель рассматривал дождь как часть круговорота воды между воздухом, землей и морем под воздействием Солнца, как ритм, который он назвал «рекой Океана». Орошая землю, дождь производил «влажное испарение», образуя родники, а также реки, которые в конечном счете несли его обратно в море.

К четвертому веку до нашей эры люди осознали ощутимые выгоды измерения осадков: чем больше знаешь о характере дождей в прошлом, тем легче предсказать их поведение в будущем. Первый письменный источник родом из Индии. В трактате Каутильи «Артхашастра» читаем: «Перед хранилищем надлежит в качестве варшананы (дождемера) установить сосуд с горлышком шириной в аратни (45 сантиметров)». В Палестине книга, описывающая жизнь иудеев вплоть до второго века нашей эры, содержит подробные данные об осадках и влажности почвы. Но эти примеры лишены системности. Для перехода к систематическому измерению осадков, имеющему ключевое значение для науки о дожде даже в эпоху метеорологических спутников, потребуется еще тысяча лет.

Цилиндрические дождемеры, установленные в современных дворах, появились в Корее при короле Седжоне Великом, который правил с 1418 по 1450 год. По сей день почитаемый корейцами Седжон придавал большое значение науке – особенно сельскохозяйственным технологиям, помогающим выращивать больше пищи в засушливых землях. Седжон хотел, чтобы каждая деревня в стране присылала ему сведения о дожде, а для этого необходимо было проверять, сколько влаги осталось в почве после грозы. Считается, что его сын, наследный принц, предложил использовать трубчатый дождемер. Король Седжон разослал их по всем деревням. Корейские историки продолжают спорить о том, действительно ли Седжон использовал эти данные, или их сбор был тонким политическим ходом с целью продемонстрировать, как он заботится о проблемах сельского хозяйства.

Неудивительно, что первые приборы для измерения осадков появились на Востоке. В Европе еще продолжались казни за колдовство, а ученые регулярно представали перед церковной инквизицией. Но к моменту Великого шторма 1703 года европейские стражи погоды уже использовали цилиндрические ловушки: Дефо сообщает о количестве осадков, попавших в «трубы» наблюдателей.

В Италии молодой физик и математик Эванджелиста Торричелли, который в 1643 году выяснил, что ртутный столбик в стеклянной трубке будет подниматься и падать вместе с давлением воздуха, держал свои опыты в тайне ото всех, кроме нескольких доверенных соотечественников. Он наблюдал за судом церковной инквизиции над Галилеем, а соседи-сплетники и без того подозревали его в колдовстве. Торричелли умер от скоротечной тяжелой лихорадки в возрасте 39 лет, так и не успев усовершенствовать свой прибор. В 1663 году Роберт Бойль назвал это устройство барометром – и вскоре оно стало центральным элементом мании домашнего предсказания погоды, охватившей всю Европу, а затем и Америку.

Торричелли также составил первое научное описание ветра и дал лирическое объяснение нашего места в атмосфере: Noi viviamo sommersi nel fondo d’un pelago d’aria («Мы живем, погруженные на дно океана воздушной стихии»). Но когда дело дошло до описания дождя и разговоров о нем, ни наука, ни беллетристика так в полной мере и не смогли выразить эту идею столь четко. В силу своей хаотической природы дождь относится к тем элементам погоды, которые труднее всего измерить – и даже просто назвать.

В романе «Всего хорошего, и спасибо за рыбу!», четвертом в цикле Дугласа Адамса «Автостопом по галактике», водитель грузовика по имени Роб Маккенна является богом дождя, но не знает об этом. «Он знал только одно – что его беспросветно унылые рабочие дни перемежаются мутными выходными, – пишет Адамс. – Тучи же, в свою очередь, знали только одно – что любят его и хотят всюду быть рядом с ним, чтобы он, не дай бог, не засох от безводья»[11].