Двигался я сложной змейкой, старательно объезжая гремящим чемоданом выбоины на асфальте, лужи, коровьи лепешки и женщин, ползающих на карачках вокруг своих коламов и косящихся на меня. Пару раз я попробовал обратиться к ним с вопросом о местонахождении «Вэйвс», но в ответ видел лишь неопределенное покачивание головой. Белых людей в такую рань не было заметно, а задавать тамилам подобные вопросы, видимо, не имело смысла.

Мне бросилось в глаза, что внешне тамилы заметно отличается от тех, кто населяет часть западного побережья Индии. Конкан – так называют полосу суши, протянувшуюся вдоль Аравийского моря от Бомбея до Кералы, ограниченную с востока горами Западные Гхаты. А конканцы – соответственно народ, населяющий эту территорию, куда входит и маленький штат Гоа.

На первый взгляд большой разницы между ними не заметно. Но когда приглядываешься повнимательней, когда уже перезнакомишься, пообщаешься и тут и там с представителями этих двух, в сущности, совершенно разных народов, начинаешь видеть все различия. Во-первых, кожа у тамилов темнее и имеет другой оттенок – бронзовый, в отличие от темно-серо-коричневого у конканцев. Но прежде всего не цвет кожи, а черты лица отличают тамила от индийца с запада или севера. Глядя на этих худых, невысоких и, в то же время, гордых и самодостаточных людей, постоянно вспоминаешь геологическую теорию, утверждающую, что полуостров Индостан в свое время был частью Африки. Они действительно совершенно непохожи на жителей евро-азиатского континента, а их лица с высокими скулами, впалыми глазами и резко очерченными губами очень органично смотрелись бы где-нибудь в Центральной или Восточной Африке.

Я глядел вокруг на крашеные бетонные дома с черными потеками на стенах от бесконечных во время муссона дождей, на покатые конусовидные крыши, покрытые матами из темно-серых высушенных пальмовых листьев, похожие на лесные муравейники, на окна домов, которые, в сущности, и не окна в нашем понимании, а заделанные цементом проемы с вырезанными в них отверстиями разных для каждого окна форм, и – вот странное дело – не покидало меня ощущение, что все это я уже видел множество раз, все мне здесь знакомо, что ходил я по этой улице и знаю, куда она приведет.

Все это время откуда-то издалека, не умолкая ни на минуту, неслась громкая задорная музыка, напомнившая виденные в детстве индийские фильмы.

Дома с правой стороны улицы закончились, после них протянулась сплетенная из кустарниковых веток ограда. Через минуту передо мной были ворота коммьюнити Симплисити. Рядом висела табличка с надписью «Spirulina Farm».

Открыв калитку, я зашел внутрь с надеждой встретить кого-нибудь, способного указать мне дорогу. Центральную часть большого двора занимали длинные узкие бассейны из бетона. По периметру стояли домишки, больше похожие на сараи. Все двери были закрыты, да и вообще территория производила нежилое впечатление – похоже, что сюда приходят только работать. Хотя, возможно, я и ошибаюсь – ведь слово «коммьюнити» предполагает совместное проживание, пусть и небольшой, группы людей.

Я побродил между рядами бассейнов с зеленой кашей, затем вышел на улицу и через деревню прошел к морю. Передо мной раскинулись серые воды Бенгальского залива. Прибой белой пеной набрасывался на песчаный берег, круто обрывающийся к воде. По пляжу, вроде как бесцельно, слонялась мужская половина деревни. Вдоль горизонта протянулся неширокий плотный слой разноцветных облаков, через который, словно золотые мечи, раскинутые веером, вычерчивая бледно-голубое небо ровными линиями, пробивались лучи восходящего солнца.

Город рассвета… Вот я и прибыл сюда. Слева и справа от меня – бесконечный пляж, равномерно усыпанный пластиковым мусором. Впереди бескрайний океан. Сзади рыбацкая деревня, каких в Индии бесчисленное множество.

Я достал телефон. Придется звонить Тане, хозяйке «Вэйвс» и, видимо, будить ее – сомневаюсь, что русский человек в шесть утра уже не спит.

Так и есть. Я разбудил Таню своим звонком, и она спросонья послала меня – как выяснилось спустя несколько минут – не в ту сторону.

Вернувшись на шоссе, я пошел направо. Музыка, звучавшая все это время, стала усиливаться. Наконец, когда грохот стал совершенно нестерпимым, источник его локализовался в небольшом стоящем у дороги храме, на углах синей ограды которого восседали белые изваяния львов, неожиданно напомнившие мне Питер.

Как же индийцы любят громкую музыку! Они врубают ее даже не на максимум, который могут выдать дешевые динамики, а еще немного сверх того, добиваясь оглушающего эффекта с помощью перегрузок и дребезжания. И, надо сказать, что в этом мы с ними похожи – вспомнились мне советские времена, когда в пионерских лагерях или в парках во время какого-нибудь Первомая из куцых громкоговорителей с хрипами и треском радостно неслось: «Эй, товарищ, больше жизни!..»

Паствы в обозримом пространстве вокруг храма не наблюдалось. Видимо, музыка предназначалась для всей округи.

Бетонная дорога так мне и не встретилась. Пришлось снова достать телефон и, прежде чем набрать номер, отойти на почтительное расстояние от этой жуткой дискотеки.

– Храм?!! – кричала Таня в трубку. – Какой храм?!!

«Интересно, – подумал я, – люди живут тут десятилетиями и не знают, что под боком у них храм находится».

– Такой синенький! Со львами!

– А что там еще видно?!!

– Мост вроде впереди какой-то! И дорога поворачивает!

– А! Поняла! Ты не в ту сторону ушел!.. Иди обратно по шоссе!.. Господи! Где ж это так музыка орет? Я даже без телефона слышу!..

Еще через пятнадцать минут я, наконец, добрел до «Вэйвс» и встретился с хозяйкой. Предназначенное мне бунгало еще не освободилось, и я расположился в столовой.

Столовая требует отдельного описания, поскольку в ней пройдет значительная часть времени моего пребывания в Ауровиле. Представьте себе круглый бетонный пол метров пятнадцать в поперечнике. По краю окружности стоят колонны, а в самом центре круга – толстая пальма, служащая основной несущей опорой. Сверху на всем этом огромным конусом лежит сложенная из пальмовых веток крыша. Часть бокового пространства закрывает кирпичная стена с небольшими окнами, вдоль которой располагается собственно кухня: газовая плита, мойка, холодильник, шкафчики для продуктов. Там же имеется место для тандура, которым, правда, никто не пользуется. Посреди столовой по обе стороны от пальмы стоят два длинных стола и четыре скамейки. Сама пальма используется в качестве информационной доски – к стволу прикалывают меню, афиши концертов и объявления о разнообразных мероприятиях, коих в городе проходит великое множество.

Из столовой через решетчатые ворота в плетеной ограде видны море и кусочек пляжа. Иногда ночью, сидя за столом и попивая чай, через ворота можно увидеть, как восходит огромная темно-оранжевая луна. Сейчас, когда солнце уже поднялось высоко, море искрится и пенится белоснежными барашками волн на ярко-синем фоне, ничем не напоминая ту мрачную свинцового оттенка стихию, которую я видел утром.

Столовая – не только место для готовки и приема пищи, но и еще что-то вроде клуба, где читают книги, ведут беседы, слушают музыку, смотрят кино или играют в настольные игры.