Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прошу тебя, не вмешивайся в процесс воспитания! – осадил ее Косаку. – Девчонке не помешает немного дисциплины. Этот дом – мой замок, пусть и маленький.
Хане ничего не оставалось, как покорно вернуться на место.
А Косаку все ворчал и ворчал. То одно ему не нравилось, то другое. В конце концов Хана поклонилась и с извинениями поспешила уйти, не в силах больше выносить подобных издевательств. Она вполне могла бы задержаться, поскольку муж уехал на ночь в Осаку с чиновниками из местного собрания. Однако ей стало не по себе от всего увиденного.
– Позволь мне навестить тебя снова, – вежливо попросила она.
– Забери салфетку для чайной церемонии. Мне нечего предложить тебе в ответ, – бросил напоследок Косаку.
Вспотевшая Хана вышла на улицу и вздохнула с облегчением. Салфетка, которую она засунула за ворот кимоно, мешала ей. Она уже собиралась переложить ее в рукав, когда нащупала в складке скорлупу от яйца, которое съела у входа в дом Косаку. Мелкие кусочки все еще были связаны между собой мембраной. Решив, что не дело бросать скорлупу на рисовое поле, она остановилась на мостике, перекинутом через вытекающий из пруда ручей, и кинула ее в воду. Белое пятнышко закрутилось на месте, потом медленно пустилось в плавание, но попало на мель, зацепившись за камешки. Хана стояла и смотрела на скорлупу, сгорая от стыда при мысли о том, что Умэ видела, как она некультурно глотает сырое яйцо.
Груди Ханы налились и начали побаливать. Вспомнив о Фумио, она ослабила пояс-оби, который неприятно давил на ребра, и ускорила шаг.
10 октября, когда победа была еще впереди, вышло воззвание императора, увещевавшего народ проявить терпение и стойкость.
30 октября все крупные издания, включая газету Вакаямы, сообщили о том, что бейсбольный матч Кэйо – Васэда представлял собой незабываемое зрелище.
– Посмотрите! Времена Педагогического училища прошли. Да здравствует Васэда! – взволнованно кричал Кэйсаку.
Хана много знала и о японской, и о иноземной культуре, но никогда не слышала о бейсболе. Однако она прекрасно поняла, что муж безумно рад победе своей альма-матер, которая когда-то называлась Педагогическим училищем, а ныне именовалась Университетом Васэда.
После того как Хиробуми Ито был назначен главой Тайного совета, руководство партией Сэйюкай принял на себя Киммоти Сайондзи. Со временем у Ханы появились серьезные сомнения насчет антибюрократических воззрений Кэйсаку. Муж мнил себя человеком терпимым и не склонным к бунтам и мятежам. Для него горячая ненависть брата к бюрократам была делом неслыханным, чуть ли не государственной изменой.
Хана рассказала мужу о своем визите к Косаку.
– Ты молодец. Мне, конечно, жаль бедную девочку, но я уверен, что ты попросила ее остаться, – рассеянно покивал Кэйсаку. – Знаешь, Хана, Осака очень разбогатела благодаря войне. Просто чудесное перевоплощение. Боюсь, что человек, с головой погруженный в дела Вакаямы, может запросто остаться за бортом. В магазинах там все самое новое. Я привез подарки. Ты только погляди на эти вещицы!
Кэйсаку развернул сверток и принялся одну за другой извлекать из него разные диковинки. При этом он весь светился от счастья, словно ребенок, хвастающийся новыми игрушками.
– Это то, что называют алюминием.
– Правда? Ну разве не прелесть?
– Подержи в руке. Чувствуешь, какой он легкий?
– Действительно. Не могу поверить, что он прочный, несмотря на все заверения.
Хана впервые видела алюминий, хотя до этого читала в газетах об открытии нового синтетического металла и о том, что он уже появился на рынке. Она взяла в руки алюминиевую ложечку и изобразила изумление, чтобы угодить мужу. А в уме сравнила двух братьев: Кэйсаку лично наблюдал за происходящими в мире изменениями, Косаку же сидел в четырех стенах и только читал о них.
В конце года адмирал Того и вице-адмирал Уэмура вернулись домой с победой. Порт-Артур пал в канун 1905 года. Это была поворотная точка войны с Россией.
Хана с двухлетней Фумио на руках и сыном отправилась в храм Яито, посвященный божеству-покровителю рода Матани. На обратном пути сопровождавший их Кэйсаку услышал барабаны странствующих танцоров из Микавы.
– Теперь и мы празднуем западный Новый год. Наконец-то вся Япония перешла на европейский календарь. Сэйитиро, Япония станет совсем другой, когда ты вырастешь. Как бы мне хотелось поглядеть на все это собственными глазами! – жизнерадостно воскликнул Кэйсаку.
Шестилетний Сэйитиро навострил ушки, прислушиваясь к бою барабанов.
– Это в Ягайто. Можно мне пойти посмотреть, папа?
– Да, беги, малыш.
Сэйитиро умчался. Хана улыбнулась вслед пышущему здоровой детской энергией мальчику. Они с Кэйсаку неторопливо пошли к своему дому в Агэногайто. Красочное кимоно Фумио ярким пятном выделялось на фоне скромной одежды Ханы.
– Она спит.
– Как же она меняется, когда плачет!
Если Фумио кричала, ее было слышно даже в Хинокути. Хана ходила в Сонобэ, в храм божества – защитника детей и, как предписывает ритуал, с молитвами обошла вокруг него сто раз. Но и это не помогло. Фумио по-прежнему орала так, что всем домашним хотелось заткнуть уши. Более того, уж если дочурка начинала вопить, казалось, она уже никогда не остановится. Сэйитиро был тихим младенцем, да и сейчас не отличался особым упрямством. Хана наблюдала за тем, как сын играет с местными ребятишками, и думала, что он вряд ли сделается драчуном и забиякой. Но стоило Фумио зареветь, ее бабушка Ясу неизменно прикладывала к глазам платочек, переживая, как бы девочка не выросла слишком вздорной.
– Добро пожаловать домой, – поприветствовала Ясу сына с невесткой.
– Мы и за вас помолились.
– Спасибо. Вы, должно быть, устали. Я следила за временем и приготовила вам рисовых лепешек.
Зрение Ясу постепенно ухудшалось. Даже днем она видела очень плохо и почти все делала, полагаясь на интуицию. Вот и теперь она на ощупь поставила кухонную утварь на плиту и нажарила для невестки и внуков рисовых лепешек. Одни были в форме треугольников, другие, фукумоти, – круглые, с толчеными красными бобами; вся эта вкуснятина с пылу с жару полита соевым соусом. Но Хана не могла насладиться едой от души, уж больно она переживала за здоровье свекрови.
– Как вкусно! Пальчики оближешь! Обязательно пойду помолиться в Дайдодзи, как только доем.
– За мои глаза? Я уже три года неустанно хожу в храм, но никаких улучшений не наблюдается. Пора забыть об этом.
– Но ведь сейчас Новый год. Бог врачевания наверняка проявит чуть больше усердия. Я схожу вместо вас.
Хана оставила проснувшуюся Фумио на попечение Киё и, поприветствовав арендаторов, которые пришли поздравить их с праздником, направилась в храм Дайдодзи. Она уже спешила по саду в своих деревянных гэта, когда услышала детский плач и посмотрела в сторону ворот. Сэйитиро стоял в окружении нескольких ребятишек, закрыв лицо руками и безудержно рыдая.