Через час я выдыхаюсь.

— Ну, что? Полегчало? — спрашивает Пашка.

— Да, стало легче, спасибо, что ты у меня есть, — утыкаюсь я в Пашкину грудь.

Ну, поехали дальше. Я только киваю головой.

Через час мы паркуемся у ЗАГСа.

Паша набирает по телефону даму, а потом говорит: Я схожу один, ты посиди. И забирает мой паспорт.

Минуты тянутся, как часы. Я зябко передергиваю плечами, хотя машина работает на холостых, и печка гонит теплый воздух в кабину. Но мне все равно холодно.

Паша появился неожиданно, словно из-под земли выскочил. Идет к машине насупившись. В руке зажат белый листок бумаги. У меня сердце уходит в пятки.

Он молча садиться в машину и смотрит на меня.

— Ты готова?

— Да…

И он подает мне копию свидетельства о рождении.

Глава тринадцатая

Я дрожащей рукой беру копию свидетельства о рождении и смотрю на листок бумаги. Буквы разбегаются в разные стороны, пляшут, и я никак не могу сконцентрироваться.

На листе черным по белому:

Отец: Снигирев Владлен Ярославович

Мать: Корсунская Ольга Владиславовна.

Финиш. Мои родители не являются мне таковыми. Хотя отец тоже Снигирев. Вполне может быть братом Владлена.

Что случилось с моими родителями, почему меня взялся воспитывать родственник?

— Я проверил по записям. Твои родители погибли, тебе на тот момент было шесть месяцев, — Пашка отвернулся и смотрит куда-то в сторону.

— Получается, я все не придумала, получается, я и правда в своей семье чужая. А я-то голову ломала, почему они такие холодные.

Не знаю, что со мной сейчас происходит. Вокруг меня все рушится, стены моей жизни рассыпаются по кирпичику, падая на мою голову. Но внутри меня формируется стержень, и он даже не металлический, это сплав из стали и титана. И я все дальше и дальше отхожу от той прежней меня. От той наивной, обиженной девочки, прожигательницы жизни и денег своих родителей.

Словно я режу сейчас пуповину. Медленно, но верно.

— Давай в сервис съездим, — говорит Пашка, он старательно отвлекает от горьких мыслей. — Я тебе машину подберу, пока поездишь на моей.

— Паш, мою машину надо срочно продать.

— Ты серьезно, у тебя хорошая и дорогая машина.

— Продай ее быстро, скинь цену.

— Зачем, Анжел?

— Нам понадобятся деньги, много, это только верхушка айсберга, боюсь, что нам придется еще не раз заплатить, чтобы вытащить все на поверхность.

— Анжел, да я тебе дам денег.

— Нет, Паш, с этим дерьмом разобраться у меня денег хватит. Да и тебе надо бизнес развивать, вкладываться. Это дерьмо я сама разруливать буду.

Пашка надулся, замолчал. Но я обняла его и поцеловала, он оттаял.

— Анжел, ты моя женщина, и я хочу, чтобы ты это поняла и приняла.

— Паш, вот разрулю все и буду только твоей.

— Анжел, а может ну его нах, давай не будем копаться. Просто поженимся и твоих родственников поставим перед фактом.

— Нет, Паша, так просто мы не сможем ничего сделать. Надо добиться правды, вот тогда ткнуть их носов в их же дерьмо.

Мы поехали к автосервису. Пашка принес какие-то бумаги.

— Анжел, пошли машину выбирать.

— Какую машину?

— Ну, не пешком же ты ходить будешь.

На автостоянке за автосервисом стояло с десяток машин.

— Вот, все на продажу, документы в порядке, выбирай.

Я присмотрелась. Раньше я такие машины называла автохлам, но сейчас мне нужна была незаметная машина, но с хорошей проходимостью. Черт знает, куда меня может забросить судьба.

— Вот эту, — показываю на корейский кроссовер неприметного серого цвета.

Пашка что-то перебирает в бумагах и выдает мне страховку, техпаспорт. Машина оформлена на него, поэтому он пишет мне доверенность. Все.

— Паш, ты мне биту дай, — прошу я его.

Пашка ржет, но лезет в свой пикап и достает черную лакированную биту, баллончик со слезоточивым газом и шокер.

— Это все тебе, чтобы в дороге было безопаснее, — ржет Паша.

Итак, у меня есть карта, драгоценности, наличные деньги. И нужно для всего этого надежное хранилище. Я еду в банк и арендую ячейку. Перед тем, как убрать драгоценности, я их фотографирую. Фото нужны будут для продажи.

Потом иду в банкомат и снимаю всю сумму суточного лимита. Пока псевдо родители не поняли ничего, у меня будут средства.

И только после этого еду к врачу. Была у маман врач Ольга Борисовна, хороший хирург, вот только не любила она разводить людей на деньги. И если считала, что данная операция человеку не нужна, то отговаривала. Маман ее невзлюбила и вытурила из клиники с волчьим билетом. Теперь Ольга Борисовна принимает в третьеразрядной клинике. И пациентов у нее не так много.

Звоню ей и договариваюсь о встрече.

Она удивлена, но не подает виду.

— Ольга Борисовна, я к вам вот по какому вопросу, — начинаю разговор я с женщиной. — Хочу вернуть свой прежний облик.

И у Ольги Борисовны глаза расширяются, а брови уезжают вверх.

— Ты хорошо подумала, Анжелика.

— Да.

Врач мнется, а потом выдает: Понимаешь, многое уже не вернуть. Например, делать вторую еще раз ринопластику я бы тебе не советовала. Можно нарваться на осложнения. А вот убрать лишний гель я попытаюсь.

— Ольга, Борисовна, насколько это возможно.

И мы с ней обсуждаем фронт работ. Я хочу снести в своей жизни все, что связывает меня с прошлым.

Наконец, сдав все анализы, я ухожу из клиники.

И еду к Паше на работу. Уже сворачивая к автосервису, замечаю, что Пашкиной машины нет. Без него сразу становится как-то одиноко. Но я все равно выхожу из машины и иду к нему в маленький офис. Здесь сидит только бухгалтер, увидев меня, она разводит руками и говорит: А Павел вот только что уехал.

Несолоно хлебавши, иду обратно. Не хотелось ехать домой одной. Почему-то сейчас очень болезненно переношу свое одиночество.

На парковке перед автосервисом топчутся три девицы. Они очень молоды и похожи на галчат: блинные, худые, узловатые ноги; нескладная фигура подростка, смешная одежда, внешне небрежная и широкая.

При моем появлении они задергались и повернули ко мне свои мордочки.

— Я же тебе говорила, чтобы ты отсюда шастала, — начинает разговор вчерашняя девчонка, по-моему ее звали Алёна, если мне не изменяет память.

— Шуруй, старушка отседа, пока мы тебе аватарку не испортили, — вторая подружка Аленки повыше и посильнее, в ее позе больше угрозы.

— Чо, вот эта крыса у тебя Пашку пыталась увести? Гонишь? Она же старая, — третья гопница более мелкая, ее я даже в расчет не беру.

— В смысле гонишь? Эта лохушка у Пашки ночевала, — указывает на меня