– Если во время полового сношения мужчина хочет слышать стоны партнерши, тогда это указывает на побуждение к агрессии. Не вызвана ли в таком случае импотенция страхами и опасением агрессии, присущей сексу?

Зигмунд покритиковал Штекеля за увлечение «внешним проявлением психологии». Этиология психической импотенции, предложенная Штекелем, слишком узко представлена. Мужчина не становится импотентом во второй раз из–за того, что был таковым в первый. Первый, второй и десятый случаи имеют общую причину. Все мужчины рождаются с различными половыми инстинктами – от очень слабого до очень сильного. Импотенция – это психическое расстройство. Существует и такое явление, как «выбор невроза», подсознание имеет в своем распоряжении довольно широкий выбор, как домашняя хозяйка на рыбном рынке на берегу Дуная. Однако Зигмунд соглашался с тем, что Штекель прав в отношении влияния раннего неприятного ощущения при половом акте: два его пациента были соблазнены уродливыми или старыми женщинами. Такое же было правильно в отношении посетивших его пациенток, непривлекательных и лишенных чувственности.

Джонс и Брилл высказались кратко, как и надлежит гостям, но им импонировали атмосфера вольного обмена мнениями и осторожность Зигмунда Фрейда относительно поспешной публикации.

– Будем действовать, как подобает ученым, – сказал он, – подождем, пока не убедимся, что нет органических нарушений, которые могут выявить наши коллеги из других областей медицины, и только после этого заявим категорически, что имеем дело с импотенцией на психической почве.

После заседания Зигмунд проводил Джонса и Брилла до отеля «Регина». На следующий день утром они выезжали в Будапешт к Шандору Ференци. После этого Брилл должен был вернуться в Нью–Йорк к своей невесте. Джонс предполагал провести оставшееся время поровну в Мюнхене и Париже, а затем вернуться в Канаду, где ему предстояло открыть психиатрическую клинику.

Марта возвратилась из Гамбурга с известием, что, по подозрению врачей, у ее семидесятивосьмилетней матери рак. Тетушка Минна сразу же уехала, чтобы ухаживать за фрау Бернейс.

Из Цюриха прибыли два гостя: Макс Эйтингон, которому прошлой зимой Зигмунд дал несколько уроков психоанализа, и Людвиг Бинсвангер, также посещавший его зимой. Гладко выбритый, со скромными усиками, Эйтингон зачесал волосы на левую сторону, почти на ухо. Его лицо ничего не выражало, ничего не требовало, его глаза были безучастными. У него не было желания устанавливать контакты с современниками. Его поведение было столь же скромным, как и его неприметный костюм: человек, у которого не было корыстных интересов и который не хотел ничего доказывать, был для Зигмунда неким облегчением после самоутверждающихся «я» в его группе. Но у Макса Эйтингона была одна особенность, не допускавшая сомнения: он был убежденным психоаналитиком фрейдистского толка, и ничто не могло изменить его убеждений. Его душевная теплота заставляла не замечать его заикания.

Наиболее далеким от Эйтингона по характеру был его компаньон доктор Людвиг Бинсвангер, красивый молодой человек с высоким прямым лбом, густыми темными волосами, серьезными глазами. Концы его усов прятались в высокий воротничок, а баки почти закрывали ушные раковины. Жилет украшала толстая золотая цепочка для часов. Выражение его лица как бы призывало: «Говорите. Мне интересно ваше мнение, но не отделывайтесь банальностями. Такое не принимаю. Ищу царство истины, хотя и не тороплюсь туда. Не надо разглагольствовать, выступать с непроверенными утверждениями, основанными на сомнительной документации. Слушаю все, но меня не проведешь».

Зигмунд счел неразумным устраивать обед для цюрихцев, слишком были обострены чувства венской группы. К тому же Марте было не до формальных приемов. Она смирилась с тем, что их квартира стала «венским университетом», общедоступной больницей, медицинским обществом Зиги.

– Этот обеденный стол так же важен для твоей работы, как ваш овальный стол для конференций.

– Ты права, Марта: много раз я наблюдал, как твоя фаршированная утка врачевала язвы, возникавшие в дискуссиях накануне.

Марта добродушно рассмеялась.

– Мне нравятся твои коллеги, каждый в отдельности и все в целом. Знаю также, что твои цюрихцы считают венцев богемистыми, даже бесшабашными.

Зигмунд пригласил Отто Ранка, искавшего в его библиотеке нужную ему литературу, остаться на обед с Эйтингоном и Бинсвангером. Им импонировали серьезное лицо Отто, весь его облик ученого. После ужина четверка уединилась в кабинете Зигмунда, где они проговорили до часу ночи. Зигмунд нашел, что Бинсвангер корректен и честен в споре, Бинсвангер говорил откровенно, по–другому он не мог.

– Вы заметили у меня некоторые колебания. Объясню почему. Я считаю вас образцом. Однако я прежде всего привязан к Карлу Юнгу, моему учителю. Моя приверженность психиатрии Юнга, Бургхёльцли и фрейдовскому психоанализу раздирается конфликтом.

– Два направления не конфликтуют, – заметил Зигмунд. – Психоанализ не может помочь пациентам с ранним слабоумием, уходящим от реальности и замкнувшимся в фантазии, в созданном ими иллюзорном мире. Но мы можем намного лучше психиатров помочь страдающим неврозами, с ними можно общаться, и их можно вернуть к реальности.

– Правильно. В самом начале работы с Карлом Юнгом я полагал, что почти каждого пациента следует подвергнуть анализу. Но затем у меня появились сомнения. Я начинаю делать различие между полным анализом и «психотерапевтическим лечением, направляемым психоаналитическими взглядами».

Зигмунд вежливо ответил:

– Будьте моим последователем, насколько можете, а в остальном останемся добрыми друзьями.

Они сняли летний домик в Дитфельдхофе, уединенном местечке около Берхтесгадена. Матильда все еще оставалась в Меране и не пожелала присоединиться на лето к семье. Мартин, достигший восемнадцати с половиной лет, блестяще сдал экзамены в гимназии, ко всеобщему удивлению, ведь многие годы он был последним учеником в классе. Зигмунд считал, что это чудо свершила Марта; будучи приглашенной в школу с другими родителями, она встретилась наедине с учителем физкультуры. Мартин был его слабым учеником, ему не давалась гимнастика, более развитые мальчики смеялись над ним. Польщенный ее посещением, учитель дал Мартину специальные уроки и брошюру о физическом развитии. Мартин попросил отца отвести ему отдельную спальню и там каждый вечер занимался гимнастикой. Когда он окреп, то принялся за школьников, дразнивших его, и оттрепал одного за другим. Таким же решительным образом он расправился со школьными дисциплинами. Его уверенность в себе возрастала по мере улучшения оценок в гимназии. В октябре он был принят в университет, и в качестве награды Зигмунд оплатил его поездку по Европе со школьным приятелем.

– Тебе следовало заняться психоанализом, – сказал Зигмунд Марте, – одно посещение учителя, и ты превратила вероятного дурачка в студента!

– Он просто запаздывает в развитии, – ответила смущенно Марта. – Не ты ли говорил своей матери, что в семье Фрейд производят только гениев?