Кох, как и я, – продукт национальной политики большевиков (правда, скорее уже сталинской, чем ленинской, – его отец-немец познакомился с русской мамой в казахской ссылке). Есть мнение, что залоговыми аукционами он отомстил за все. И мне эти аукционы ужасно не нравились и не нравятся (вовсе не потому, что “Альфе” на них ничего не досталось). Как Шендеровичу не нравится исчезновение “того” НТВ. И я обсуждал с Альфредом Рейнгольдовичем эти чертовы аукционы (сильно подрубившие, на мой взгляд, легитимность всей гайдаровской приватизации) бесчисленное количество раз. Без хамства и грубости, так как я понимаю, что, если всерьез, у Коха с Чубайсом были свои резоны. Как минимум заслуживающие внимания.

И я понимаю также, что в споре трудно не перейти на личности. Трудно, так как любые взгляды, политические предпочтения неотделимы от их носителей. От их личной истории, прошлых поступков, комплексов. Много личного было и в истории с НТВ – я об отношениях Гусинского и Коха. Но неужели нельзя об этом без всего перечисленного?

У меня в голове масса подобных примеров. Вот, скажем, журналистка Ксения Ларина называет в ЖЖ сукой журналистку Маргариту Симоньян за какое-то ее выступление у Путина. Мне хочется защитить Маргариту. Не только потому, что она симпатичная женщина. И не потому, что Маргарита, на мой взгляд, замечательно пишет и мы получаем гонорары в одном журнале “Русский пионер” (где ей вообще нету равных). Просто нельзя публично называть женщину сукой, ежели только она не увела вашего мужа. Непристойно.

Как непристойно то, что написал об еще одном авторе “Пионера” Тине Канделаки русский писатель Садулаев. Тина имела несчастье поддержать меня в давней дискуссии с Захаром Прилепиным. То, что о ней в ответ написал Садуллаев, омерзительно. Не только для писателя – для любого нормального мужчины.

Или дискуссии на сайте журнала “Сноб” – нового оплота духовности. Господи, как неизощренно хамят друг другу отдельные члены “международного сообщества русскоязычных профессионалов и интеллектуалов”. Как они, говоря по-детски, обзываются… И я вот думаю – откуда это хамство? Дурное воспитание – не главная причина. Дело в другом. В отсутствии того, ради чего, по мнению собеседников, стоит не хамить. В отсутствии того, что объединяет сильнее, чем все разъединяющее. В отсутствии общего объекта любви, общей цели. Вот Проханов или Жириновский спорят о судьбе России. Да чихать они на нее хотели. Никакой России, особенно общей, у них нет. У каждого если и есть, то своя. Была бы общая – попытались хотя бы услышать друг друга. А так – даже не верят, что могут хоть о чем-то договориться. Поэтому и хамят. И думают только о впечатлении, которое способны произвести. Истина, как и Россия, им абсолютно не интересна.

Меня в свое время поразил хамский тон, брызжущая слюной злоба Владимира Ильича Ленина. Это хамство – очевидное следствие стремления к разрушению. Ленин жаждал полного уничтожения той страны, в которой родился и вырос. Надо признать, вполне преуспел.

И я думаю: что, обычные посетители наших телевизионных ток-шоу хотят того же? Ведь ничего, кроме разрушения, взаимными оскорблениями достичь нельзя. Садуллаев в тексте про Тину хотя бы честно призывает вешать “русских пионеров” на столбах, сносить все к чертовой матери. Что, Проханов или Веллер за то же? Или либералы, вроде бы не склонные к революциям. Неужели в дискуссиях даже между собой нельзя научиться слушать и слышать?

Крики и визги всегда деструктивны. Вот Константин Затулин повадился одно время ездить в Крым и, оскорбляя центральную украинскую власть, призывать крымчан вернуться в состав России. Неужели не очевидно, что каждая такая поездка отодвигает Крым от России, служит не сближению, а вовсе наоборот. Или, может, Затулин – тайный агент ОУН, поп Гапон и глубоко законспирированный бандеровец?

Или Юрий Михайлович Лужков, посещая не чужую мне Латвию, громогласно защищает права русскоязычного населения, оскорбляя, как полагается, латвийское правительство и народ. Хорошо, Лужкова сняли с работы. А то еще пара его поездок в Ригу, и латыши запретили бы даже на улицах говорить по-русски. И я их понимаю, учитывая, что они услышали о себе от нашего бывшего мэра.

Простая мысль – у нас сегодня не одна, а много “Россий”. Одна – на Рублевке, другая – в сибирском селе, третья… Так мы в этом не исключение. В США тоже много разных маленьких “Америк”, и дистанция между Нью-Йорком и канзасской деревней не меньше, чем у нас. Но у них при этом есть одна Большая Америка и одна американская мечта. А у нас нет, нет ничего “большого”. Исчезло куда-то, окончательно испарилось за последние 20 лет. (Кажется, у Хеллера в “Что-то случилось” один из героев объясняет, за что он воевал во Вьетнаме – за chicken pie, Brooklyn Bridge and American style of life. Интересно, какой процент нашего населения готов сражаться за свой сегодняшний образ жизни?)

Меня в школе учили пытаться предугадать возможные вопросы экзаменатора. И я предвижу очевидный комментарий к тому, о чем только что написал: “Легко быть вежливым, когда у вас все хорошо. Сначала верните награбленное, а потом уже спокойно поговорим”. Ввиду неконструктивности предложения, отвечать не стану. Замечу лишь, что я не о толерантности, я о стилистике. Не о готовности соглашаться с оппонентом, наоборот. Свои взгляды необходимо защищать и отстаивать. И не надо быть добрым, можно (и нужно) быть злым. Нельзя быть хамом. Кстати, есть немало персонажей (и тем), с кем (и о чем) я вовсе не готов дискутировать. Мне незачем беседовать с людоедом или педофилом – их интересы для меня за пределами добра и зла. Или с Ахмадинежадом о холокосте. Если на вас лает и бросается бешеная собака, имеет смысл ударить ее ногой. Бессмысленно становиться на четвереньки и лаять в ответ.

Дискуссия предлагает хотя бы минимальное уважение к чужим взглядам. И к оппонентам. Тем более что среди них могут быть и очень неплохие люди. Мой собственный опыт показывает, что политические взгляды не вполне коррелируют с личными качествами их носителей. Я встречал не слишком порядочных и очень, на мой взгляд, неприятных персонажей среди достаточно известных диссидентов. И, наоборот, левые, чьи взгляды я вовсе не разделял, часто оказывались вполне себе честными и приличными людьми. Искренне, по-моему, заблуждающимися.

Я снова вернусь к своим бабушкам. С течением времени (довольно рано) мои собственные взгляды вполне определились. Идеологически я был (и остался) гораздо ближе к своей русской бабушке – очень не любил большевиков (отношение к евреям я у нее по понятным причинам перенял не вполне). Однако личностно, по-человечески моя еврейская бабушка-коммунистка была мне намного ближе. Любя ее, я заставлял себя с ней не спорить, хотя заявления (после расстрела мужа и 20 лет лагерей) типа того, что “лес рубят – щепки летят”, меня в других аудиториях впрямую подталкивали к драке.

Она же всегда выходила из комнаты, когда я слушал “Голос Америки”, и называла предателями моих друзей, уезжавших в Израиль или Америку. (Когда к моим родителям поздно вечером приходили их близкие друзья-отказники, бабушка уходила из дома.) Мне было ее жаль.

Впрочем, обе мои бабушки прожили ужасную жизнь. И обе не любили воспоминаний. Нина Васильевна вспоминала лишь свои гимназические годы в Челябинске. А Софья Самойловна – 20 счастливых лет с 17-го по 37-й (и никогда – местечковую юность и лагеря. Обсуждать с ней бессмысленность коммунистической идеи значило отбирать последнее оправдание ее жизни).