но не хотел скрывать от Эйлы, какая опасность грозила ей. Ей тоже хотелось потолковать об этом, но оба избегали прямого разговора о только что перенесенном. Неззи поняла, что им надо остаться наедине, и быстренько выставила всех посторонних, а вслед за ними ушла сама.

– Где мы были, Мамут? – спросила Эйла.

– Не знаю, Эйла. Я там раньше не был. Другое место, может, и другое время. Может, этого места и вовсе нет, – задумчиво сказал он.

– Думаю, есть. Эти вещи похожи были на настоящие, некоторые из них я знаю. Например, в той пустоте я была с Кребом.

– Я верю, что твой Креб и вправду силен. Может, даже сильнее, чем ты думаешь, если он смог привести тебя в эти места и сохранить власть над собой и тобой.

– Да, конечно, но… – Мысль вертелась на языке у Эйлы, но она не могла подобрать нужных слов. – Креб знал эти места, он показывал мне свою память и наши истоки, но мне кажется, что туда, где были мы, он не добирался. Думаю, не мог добраться. Может, это и спасло меня. У него были разные силы, и он владел ими, но это другое… Место, где мы были, – это новое место. Он не мог попасть в новые места, только туда, где уже был. Но может быть, он видел, что я смогу? Не поэтому ли он так грустил?

Мамут кивнул:

– Может быть, но важнее другое: эти места опаснее всего, что я мог предположить. Я пытался освятить их ради блага племени. Пробудь мы там подольше, возврата уже не было бы. И одним нам было бы не вернуться. Нам помог… кто-то, кто так хотел нашего возвращения, что это превозмогло все препятствия. Это была такая сильная воля, что ее не могло остановить ничего, кроме, может быть, смерти.

Эйла нахмурилась, очевидно смущенная, и Мамут спросил себя, знает ли она, кто помог им вернуться, понимает ли, почему воли одного человека хватило, чтобы спасти ее. Она поймет в свое время, но не ему говорить ей об этом. Она должна догадаться сама.

– Мне в этом месте больше уже не побывать, – продолжал он. – Слишком я стар. Однажды, когда ты вполне овладеешь своими силами, можешь попробовать снова. Я не могу тебе советовать, но если осмелишься – позаботься о том, чтобы у тебя была надежная защита. Пусть кто-то ждет тебя здесь и, когда придет время, позовет тебя обратно.

Возвращаясь к своей постели, Эйла искала глазами Джондалара, но он исчез, как только Ранек принес ей питье. Когда она была в опасности, он без колебаний бросился к ней, но сейчас его вновь охватила неуверенность. Она обменялась Обещаниями с этим резчиком мамутои. Подобает ли ему вырывать ее из его рук? И кажется, теперь все знают, что делать, принесли ей мех и горячее питье… Он чувствовал, что смог каким-то странным образом помочь ей; но когда он начинал думать об этом, его охватывали сомнения. «Она и так вернулась бы, – рассуждал он. – Это было совпадение. Я просто оказался рядом. Она и не запомнила».

Ранек подошел к Эйле, когда она возвращалась от Мамута, и просил ее прийти к нему – не для любви, просто чтобы подержать ее в объятиях, согреть ее. Но она отказалась, уверив, что сейчас ей будет уютнее в своей постели. Он в конце концов уступил, но долго лежал без сна, размышляя. Хотя для всех это было очевидно, он до сих пор отказывался замечать, что Джондалар по-прежнему тянется к Эйле – и после ухода из Мамонтового очага. Но теперь даже он не мог отрицать, что высокий зеландонии испытывает к его нареченной сильные чувства; не зря же он так молил Мут о ее спасении.

Он не сомневался, что именно Джондалар спас Эйлу из небытия, но ему не хотелось верить, что она вернулась к прежней любви. С этой ночи она обещана ему. Эйла должна стать его женщиной и создать его очаг. Он тоже боялся за нее, и мысль о том, что кто-то может ее у него отнять – будь то какая-то опасность или другой мужчина, – только делала ее еще более желанной.

Джондалар видел, как Ранек подошел к Эйле, и вздохнул с облегчением, когда резчик пришел к себе в очаг один. Но, забравшись в постель, он свернулся калачиком и натянул на голову покрывало. Какая разница, будут ли они вместе этой ночью? Она принадлежит Ранеку навсегда. Они обменялись Обещаниями.

Глава 29

Эйла обычно подсчитывала свои годы в конце зимы, полагая, что каждый новый год ее жизни связан с началом сезона новой жизни окружающего мира, и эту свою восемнадцатую весну она встречала, наслаждаясь изобилием луговых цветов и свежей зеленью разнообразной растительности. Такая пора была особенно радостной и долгожданной в этих суровых краях с долгими холодными зимами, а после Праздника Весны теплый сезон решительно вступал в свои права. Первые яркие степные цветы увядали, стремительно сменяясь буйной порослью новых трав и злаков, что влекло за собой перемещение травоядных животных. Наступал период сезонных миграций.

Многочисленный и разнообразный животный мир начинал движение по открытым равнинам. Одни виды животных объединялись в огромные, неисчислимые стада, другие – в стада поменьше или семейные группы, но все они находили пропитание для поддержания жизни на этих огромных, продуваемых ветрами и невероятно богатых пастбищах, изрезанных многочисленными реками, питаемыми ледниковыми водами.

Холмы и впадины темнели от огромных скоплений большерогих бизонов, и эта живая мычащая и неустанно двигающаяся орда оставляла за собой опустошенную, вытоптанную землю. По рощицам, что зеленели в долинах больших рек, тянулись к северу бесконечные вереницы зубров, смешиваясь порой со стадами лосей и больших северных оленей, чьи головы были увенчаны массивными тяжелыми рогами. Пугливые и осторожные косули небольшими группами пробирались по заросшим кустарником речным берегам и бореальным лесам к насыщенным весенними водами землям, лоси также часто заходили в болота и растаявшие мелководные озера степных равнин. Дикие козы и муфлоны, обычно обитающие в горах, спускались в открытые долины холодных северных земель, сталкиваясь у водопоев с маленькими семейными группами сайгаков и небольшими табунами степных лошадей.

Сезонные перемещения шерстистых животных были более ограничены. Благодаря толстому слою жира и густому двухслойному меховому одеянию они приспособились к жизни вблизи ледников и не могли переносить более теплый климат. Круглый год жили они в северных, граничащих с ледником низинах, где морозы были сильнее, но суше, и снегопады – редки и незначительны; жили,