низкими заработными платами, в противном случае им грозил крах. Решающим моментом был набор рабочей силы на новых условиях. В отличие от времен Брюнинга на этот раз Вармбольд получил полную поддержку своего канцлера. По мнению Папена, продолжение дефляционной политики означало бы крушение национальной валюты.

Предложения, которые правительство сделало 25 августа предпринимателям, означали радикальный поворот в экономике. Кабинет Папена был полон решимости проводить активную конъюнктурную политику. Государственные стимулы должны были оживить частную инвестиционную деятельность, и ради достижения этой цели правительство также было готово более широко проводить кредитование.

Но ни один из рейхсминистров не дал понять, что проведение новой экономической политики существенно облегчается решениями, принятыми Лозаннской конференцией по вопросу репараций. Это сделал лишь председатель Имперского союза немецкой промышленности Густав Крупп. Реакция промышленности была в целом весьма позитивной. «Ослабление тарифных оков» отвечало старому требованию предпринимателей, и то, что оно уже начало осуществляться, наполняло работодателей удовлетворением. Так, директива министра труда Шеффера предписывала государственным третейским судьям начиная с 15 июня не объявлять свои третейские приговоры обязательными для исполнения и предоставить согласование условий оплаты труда сторонам коллективного договора.

В ходе четырех министерских совещаний, состоявшихся между 26 августа и 3 сентября, экономическая программа правительства была выработана окончательно. Начиная с 1 октября 1932 г. все налогово-финансовые управления должны были в течение года выдавать предпринимателям государственные долговые обязательства за часть подлежащих ими уплате налогов. Такие же государственные долговые обязательства, принимаемые в зачет налогов, получали работодатели, создавшие дополнительные рабочие места. Для банков государственные обязательства служили основанием для предоставления кредита; они также принимались под залог для выдачи ссуды, и была допущена торговля ими на бирже. Период налоговых послаблений должен был начаться для предпринимателей с 1 апреля 1934 г., бонификация распределялась на пять лет.

Система бонов кабинета Папена представляла собой смелый пример антициклического «deficit spending»[64] в духе английского экономиста Джона Мейнарда Кейнса, который, однако, представил свою теорию в оформленном виде только в 1936 г. Экономические действия в данный момент за счет будущих налоговых поступлений уже не были летом 1932 г. русской рулеткой. Как раз 27 августа 1932 г. Институт конъюнктурных исследований опубликовал свой квартальный отчет, в котором речь шла о «тенденции к перелому в экономике», которая является «продолжительной и прослеживается по всему фронту». Силы противодействия кризису, которых так долго не было и которые на предыдущих стадиях конъюнктурного спада постоянно элиминировались, теперь снова начинали оживляться, поощряемые прежде всего в США и Великобритании государственной поддержкой. Экономисты оценивали дальнейшие перспективы развития мировой экономики весьма оптимистично: очевидно «в уже неоднократно похороненном частном предпринимательстве снова сработал автоматизм, а вместе с ним, согласно прежнему конъюнктурному опыту, возобновился циклический процесс».

Но государственные долговые обязательства были только одной частью новой экономической программы. Другая ее составляющая была направлена на устранение существующей системы положений о тарифах. Работодатель, принимавший на работу дополнительную рабочую силу, мог в крайнем случае снизить заработную плату, ранее установленную тарифным соглашением, на 12,5 %. Еще большее послабление предусматривалось для предприятий, которые иным путем невозможно было спасти от закрытия: они получали право понизить зарплату по тарифу на 20 %. Эту часть экономической программы правительства профсоюзы могли воспринять только как брошенную им государством перчатку.

Основные положения экономической программы получили свое развитие в речи Папена, произнесенной им в Мюнстере 28 августа на съезде Вестфальского крестьянского союза. Акцент в ней был сделан в гораздо большей степени на оживлении экономики, чем на ослаблении социальной защищенности населения. В частности, Папен заявил, что самой важной движущей силой экономической жизни является личная инициатива: «Усиление личной энергии и рост персональной производительности, повышение чувства собственной ответственности — вот те духовные средства, благодаря которым индивидуальное хозяйство и в будущем будет в состоянии удовлетворять человеческие потребности, и, возможно, даже лучше, чем какая-либо другая навязываемая нам экономическая система».

«Мюнстерский курс» обеспечил Папену большой прирост доверия со стороны предпринимателей. И если до этого, по крайней мере у ориентированных на экспорт отраслей промышленности и у торговли, были серьезные предубеждения в отношении «кабинета национальной концентрации» из-за его протекционистской аграрной политики, то теперь произошла смена настроения в пользу авторитарного правительства. Свой вклад внесло и разочарование в национал-социалистах. «Экстренная экономическая программа», с которой НСДАП вступила в предвыборную борьбу, расценивалась в предпринимательском лагере как «государственносоциалистическая» и тем самым как в высшей степени опасная. Многие промышленники, в том числе и те, кто финансово поддерживал партию Гитлера, с озабоченностью наблюдали за переговорами вокруг образования черно-коричневой коалиции. Союз НСДАП и Центра казался им связанным не только с опасностью возврата к парламентской системе, но и мог повлечь за собой повышение значимости интересов рабочих и служащих, представляемых обеими партиями. Исходя из этого кабинет Папена поздним летом 1932 г. буквально за одну ночь превратился в правительство, желанное для большинства немецких предпринимателей.

Поддержка со стороны промышленности много значила для рейхсканцлера уже потому, что Ландбунд, который в значительной степени контролировался национал-социалистами, 22 августа угрожал имперскому правительству «самыми серьезными политическими последствиями» в случае, если оно не предпримет энергичные меры для защиты немецкого сельского хозяйства. Сначала Папен отреагировал на эту угрозу весьма резко. Он назвал Ландбунд «представителем односторонних интересов», которому недостает «кругозора и проницательности в деле общего управления экономикой». Однако 27 августа правительство приняло решение повысить ввозные пошлины на ряд сельскохозяйственных продуктов, такие как огурцы, фруктовые соки, живые и забитые гуси, а в будущем, насколько это допускалось действующими торговыми соглашениями, также ограничить ввоз количественно. В августе 1932 г. баланс интересов, представляемых кабинетом, несколько сместился в пользу промышленности. Однако правительство не могло позволить себе пренебречь требованиями со стороны сельского хозяйства, учитывая позицию рейхспрезидента{561}.

Спустя день после программной речи Папена в Мюнстере кабинет выступил на внешнеполитической арене под девизом, который был выдвинут Шлейхером за две недели до этого. Он убедил правительство сделать демонстративный шаг и пойти тем самым навстречу национальным «потребностям» населения. 29 августа министр иностранных дел фон Нейрат в присутствии министра рейхсвера передал ноту французскому послу Франсуа-Понсе, касающуюся конференции по разоружению. В этой ноте имперское правительство требовало для Германии полного военного равноправия и объявляло о «реорганизации» рейхсвера, причем особенно подчеркивалась необходимость создания военнообязанного ополчения, которое должно было оказать помощь в поддержании внутреннего порядка, а также в обеспечении несения пограничной службы и береговой охраны. Также заявлялось, что Германия не может удовлетвориться достигнутым в настоящий момент результатом на конференции по разоружению в Женеве. Германия обладает таким же правом на национальную безопасность, как и любое другое государство. Поэтому вопрос немецкого равноправия не может и далее оставаться открытым: «Если