Папена, поскольку он возглавлял заседание уполномоченного прусского государственного министерства от 12 августа, на котором Брахт объявил о планируемых им мерах{559}.

Прежде чем правительство рейха смогло всерьез перейти к претворению в жизнь своих намерений, высказанных 15 августа, Гитлер навязал ему пробу сил. 22 августа особый суд Бейтена вынес свое решение по делу в Потемпе. На основании чрезвычайного внепарламентского постановления о борьбе с политическим террором от 9 августа 1932 г. четверо из обвиняемых национал-социалистов были приговорены к смерти по обвинению в групповом политическом убийстве и еще один — по обвинению в подстрекательстве к политическому убийству. Поскольку убийцы проделали на грузовике 20-километровый путь, чтобы совершить преступление, то таким образом речь шла о заранее спланированном и подготовленном нападении, а также об умышленном убийстве.

Объявление приговора вызвало чудовищное возбуждение уже в зале суда. Фюрер СА в Силезии Гейнес крикнул судьям, что немецкий народ в будущем вынесет другой приговор, и угрожающе добавил: «Бейтенский приговор станет прологом немецкой свободы». Вслед за этим на улицах верхнесилезского города произошли масштабные беспорядки. Национал-социалисты громили еврейские магазины и били витрины, в которых были выставлены газеты СДПГ и Центра. Гитлер отправил осужденным следующую телеграмму: «Мои товарищи! Перед лицом этого чудовищного кровавого приговора я чувствую себя соединенным с Вами безграничной верностью. С этого момента Ваша свобода есть вопрос нашей чести, а борьба против правительства, допустившего все это — наша обязанность».

В этот же день, 22 августа, Особый суд Брига вынес приговор по делу о беспорядках в Олау, когда были убиты двое штурмовиков. По обвинению в нарушении общественного порядка и спокойствия, повлекшем за собой тяжкие телесные повреждения, два ведущих функционера «Рейхсбаннера Рот-Шварц-Гольд» были приговорены к трем и соответственно к четырем годам заключения. Столь разные приговоры двух особых судов объясняются тем, что преступление в Олау было совершено до, а в Потемпе — после вступления в силу нового чрезвычайного постановления правительства. Несмотря на это, Гитлер использовал приговоры особых судов в качестве повода для объявления войны правительству. «Господин фон Папен, я не хочу знать Вашу кровавую “объективность”!» — говорилось в его призыве, распространенном «Фелкишер Беобахтер» 24 августа. Он заканчивался словами: «Перед лицом такого кровавого приговора жизнь для нас имеет теперь только единственный смысл: борьба и еще раз борьба. Мы освободим понятие “национальный” от ограничительных рамок, наложенных на него “объективностью”. Приговор в Бейтене вынесен против национальной Германии, он только будоражит и разжигает ее внутреннюю сущность. Господин фон Папен тем самым вписал свое имя в анналы немецкой истории кровью национальных борцов. Урожай гнева, который теперь взойдет, уже нельзя будет утихомирить наказаниями. Борьба за жизнь наших пятерых товарищей начинается!»

Йозеф Геббельс даже попытался превзойти своего «фюрера». Под заголовком «Евреи виновны!» он писал в издававшемся им «Ангрифе»: «Мы… спросим немецкий народ, был ли этот приговор вынесен от его имени, а если нет, то не пришло ли время смести со сцены тех политиков и те партии, которые здесь в своей дерзкой надменности присваивают себе право использовать законы якобы во имя народа и его блага. Мы не успокоимся до тех пор, пока эта клика с ее газетными подпевалами не будет отстранена от власти… Евреи виновны… Но суд для них грядет… Пробьет час, когда у государственной власти будут иные задачи, чем защищать предателей народа от народного гнева. Никогда этого не забывайте, товарищи! Говорите сами себе сто раз на дню, чтобы это преследовало вас в ваших самых глубоких снах: евреи виновны! И они не избегнут заслуженного наказания».

Имперское правительство ответило на атаки национал-социалистов официальным сообщением, в котором говорилось, что в случае необходимости будет задействован весь силовой потенциал государства, чтобы добиться претворения в жизнь правовых установлений вне зависимости от воли партий, и оно не потерпит, если какая-либо партия будет противиться его распоряжениям. Правда, следующее предложение звучало уже значительно менее жестко: «Прусское правительство также не поддастся политическому давлению в ходе проверки возможности применения своего права помилования в случае со смертными приговорами, вынесенными судом Бейтена».

Действительно, вопрос о помиловании относился к компетенции прусского правительства. Но так как с 20 июля рейхсканцлер отправлял в качестве рейхскомиссара высшую государственную власть в Пруссии, Папен сам стоял перед принятием тяжелого решения. С одной стороны, приведение в исполнение смертного приговора могло стать сигналом к развязыванию гражданской войны. С другой — помилование бросало на рейхскомиссара и на исполняющее обязанности правительство Пруссии подозрение в том, что они капитулировали под натиском национал-социалистов. Вторая возможность была расценена ведущими действующими лицами немецкой политики как менее угрожающая. 30 августа рейхспрезидент фон Гинденбург заявил во время беседы с Папеном, Гайлом и Шлейхером, состоявшейся в Нейдеке, что лично он выступает за помилование преступников исходя при этом не из политических, а из чисто правовых причин. Ведь преступление было совершено спустя всего полтора часа после вступления в силу декрета о борьбе с политическим террором, и нельзя предположить, что убийцы знали о таком обострении карательных мер. Именно с таким обоснованием прусское правительство под председательством Папена приняло 2 сентября решение помиловать убийц из Потемпы и назначить им в качестве меры наказания пожизненное заключение.

У этого решения тут же нашлись оправдания. Либеральная «Франкфуртер Цайтунг», причисленная национал-социалистами к «еврейской прессе», требовала помилования преступников уже непосредственно после вынесения Бейтенского приговора, оперируя теми же аргументами, которые использовали Гинденбург и исполняющее обязанности прусское правительство. Противники смертной казни тем более не могли протестовать против того, что в отдельном конкретном случае казнь не была приведена в исполнение. Политический скандал в случае с «Потемпским делом» заключался не в акте помилования, а в том, что лидер самой крупной политической партии Германии безоговорочно выступил на стороне своих единомышленников, которые зверским образом убили своего политического противника. После 22 августа 1932 г. как никогда стало ясно, что ожидает Германию, если Гитлер так или иначе придет к власти{560}.

Противостояние вокруг приговора в Бейтене еще было в полном разгаре, когда 25 августа имперское правительство очертило контуры новой экономической политики. В этот день состоялось совещание с участием представителей Имперского союза немецкой промышленности, инициатором которого выступил министр финансов фон Крозиг. На этом совещании министр экономики Вармбольд впервые смог связно изложить, как он себе представляет успешную борьбу против дальнейшего сокращения экономики. Нагрузка на предпринимателей должна была быть снижена в течение года двумя способами: во-первых, в результате отказа от взимания определенных сборов и налогов, во-вторых, благодаря более гибкой процедуре оформления трудовых договоров. Вся проблема состояла в том, чтобы сохранить на плаву предприятия с более