Вице-президент Линдон Джонсон сказал Кенни О’Доннеллу: «Продажа пшеницы русским станет его самой серьезной политической ошибкой»{1757}.

Все члены его администрации во главе с О’Доннеллом выступали категорически против продажи зерна России. По словам О’Доннелла, который выразил общее мнение, они были уверены в том, что «оказание помощи Хрущеву спровоцирует весьма негативную реакцию в отношении действий правительства, в частности со стороны американцев немецкого и польского происхождения, а также и ирландских католиков, являющихся ярыми антикоммунистами»{1758}. Президент признал, что их опасения были оправданны.

Тем не менее он все же продал пшеницу «врагу». Сейчас эти события последних месяцев его правления практически забыты, но тогда принять такое решение и реализовать задуманное на практике было весьма непросто. По словам Соренсена, «в нужный момент ему удалось сломить сопротивление членов Конгресса, пытавшихся ограничить его полномочия, приструнить портовых грузчиков, пытавшихся бойкотировать работу, урегулировать ситуацию с Советским Союзом, начавшего спорить о размере тарифов на перевозку, разрешить противоречия между Министерством сельского хозяйства и Госдепартаментом, между Министерством труда и Министерством торговли, устранить разногласия при обсуждении вопросов финансирования, а также решить массу других проблем»{1759}.

Теперь, действуя в соответствии с собственными решениями, в которых советники его не поддерживали, Кеннеди в качестве новой мирной инициативы выбрал продажу пшеницы. Это не просто было правильно с точки зрения древних заповедей, которые он слушал в церкви каждое воскресенье. Это была еще одна попытка положить конец холодной войне.

Кеннеди в период нахождения на посту президента удалось добиться широкой общественной поддержки мирных инициатив. Как и в случае с Договором о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, американская общественность поддержала его решение о продаже пшеницы, увидев в этом шаге новую возможность для урегулирования отношений с русскими. Теперь, при переизбрании на второй срок, его мирные инициативы не станут препятствием, а будут работать на него. В отличие от сторонников продолжения холодной войны в правительстве Кеннеди американцы в центральной части страны готовы были последовать за президентом по пути к более достойному будущему.

В ту полную надежд осень 1963 г. не только президент Джон Кеннеди ступил на путь восстановления мира, но и простые граждане последовали за ним.

Сложно представить, о чем думал, сидя в тюрьме в пятницу 22 ноября и в субботу 23 ноября ставший крайним в убийстве президента, Ли Харви Освальд. Однако есть определенные догадки, основанные на некоторых его публичных заявлениях, его отношении к допрашивавшим его людям, а также попытке вечером в субботу сделать важный телефонный звонок. Из всего этого можно заключить, что разум, натренированный государством слепо выполнять приказы, начал пробуждаться и отклоняться от заданной линии поведения. Освальд протестовал против той роли, которая была ему уготована в деле об убийстве президента. Возможно, в тюремной камере он размышлял о том, насколько иронично и странно само обвинение его в убийстве президента, которым он восхищался.

Ли Освальд был лично заинтересован в том, чтобы Кеннеди жил и дело его продолжалось. 1 июля 1963 г. в публичной библиотеке Нового Орлеана ему был выдан на руки небольшой очерк Уильяма Манчестера «Портрет президента» (Portrait of a President), о чем свидетельствуют данные архива библиотеки{1760}. Он взял эту книгу две недели спустя после прочтения работы Кеннеди «Профили мужества» (Profiles of Courage){1761}. Он так заинтересовался личностью Кеннеди, что, прочитав «Портрет президента», сразу взял другую книгу – «Белый Нил» (The White Nile) Алана Мурхеда, и лишь потому, что Манчестер мимоходом отметил в своем очерке, что президент недавно прочел эту книгу{1762}.

Как позже рассказывала Марина, жена Освальда, ему «нравился президент, и он поддерживал его политику и полагал, что в 1963 г. Джон Кеннеди был лучшим кандидатом на этот пост из всех возможных»{1763}. Тем летом он внимательно слушал по радио речи Кеннеди, особенно его обращение к нации от 26 июля о необходимости заключения Договора о запрещении ядерных испытаний{1764}. Кеннеди предупреждал, что война не только уничтожит страну, но и оставит «весь мир в руинах от взрывов, ядовитых загрязнений и огня, причем какими будут масштабы этой трагедии, мы сегодня даже и представить себе не можем»{1765}. Ли объяснил жене, которая не знала английского, что президент призывал к разоружению{1766}. Он сказал ей, что «некоторые критики обвиняют Кеннеди в “потере” Кубы», тогда как на самом деле президент «пытается проводить более мягкую политику в отношении Кубы, однако ограничен в своих действиях и не может осуществить задуманное в полном объеме»{1767}, о чем Освальд узнал лично, наблюдая за тем, как сотрудники ЦРУ пытались распространить в среде кубинских беженцев, которых сами же и финансировали, негативный взгляд на политику Кастро и Кеннеди.