Больше всего их поразило то, что Кеннеди действительно слушал. Дэвид Хартсо вспоминал: «Он не просто давал собеседнику возможность высказаться в течение минуты, а затем переходил к другим темам, которые планировал обсудить. Его человечность меня действительно потрясла. Вот сидит президент США в кресле-качалке и выслушивает группу квакеров. И слушал он не меньше, чем говорил сам»{1745}.

Дороти Хатчинсон сказала: «Думаю, можно утверждать, что он был абсолютно дружелюбен, беседа получилась весьма живой и неформальной… и если бы обсуждаемые вопросы не были столь серьезными, я бы даже назвала ее приятной»{1746}.

Джордж Уиллоби, один из «пионеров» движения ненасильственных действий, который попал в тюрьму за то, что заплыл на территорию проведения ядерных испытаний, отмечал, что Кеннеди отнесся к ним, как к равным: «Он действительно принимал нас тепло и дружелюбно на протяжении всех 20 минут нашей встречи. Он слушал, говорил, когда хотел что-либо сказать… А когда его перебивали [Уиллоби признался, что перебил президента “пару раз”], он не раздражался и не пытался давить авторитетом»{1747}.

Управляющий делами Комитета по национальному законодательству Общества друзей Эдвард Снайдер рассказывал: «Я думаю, он и правда слушал. У нас получился, полноценный диалог»{1748}.

Беседа Кеннеди с квакерами стала предвестником событий, которые произошли в последний год его пребывания на посту президента, когда он вплотную занялся проблемой восстановления мира.

Работая в администрации президента под руководством Макджорджа Банди, Маркус Раскин считал, что Карибский кризис стал катализатором изменений, произошедших с Кеннеди. Десятилетия спустя, размышляя о той перемене во взглядах президента, Раскин пришел к следующему выводу: «После Карибского кризиса он ясно понял, что гонку вооружений необходимо остановить. На самом деле он был напуган, по-настоящему напуган, хотя и понимал все уже давно. Я готов поспорить, что это произошло, когда в администрации президента начали активно обсуждать происходящее»{1749}.

Ведущую роль в этих обсуждениях Раскин приписывал советнику Кеннеди по науке Джерому Визнеру. Через пять недель после Карибского кризиса, 4 декабря 1962 г., Визнер направил Кеннеди докладную записку, в которой указал, по словам Раскина, что «программа по укреплению обороны страны, проводимая Макнамарой, оказалась провальной для национальной безопасности США, поскольку Советский Союз, следуя примеру Соединенных Штатов, тоже начал наращивать вооружение, в результате чего США оказались менее защищенными»{1750}. Кеннеди, потрясенный событиями октябрьского кризиса, осознавая нависшую над миром угрозу ядерной войны, понял, что Визнер был прав.

С помощью Маркуса Раскина и Шарон Келли, работника архива библиотеки Кеннеди, мне удалось найти записку Визнера от 4 декабря 1962 г. среди секретных документов, касающихся национальной безопасности. Хотя большая часть ее до сих пор засекречена, из первых абзацев становится понятно, почему критика Визнера в адрес Макнамары убедила Кеннеди, ведь доводы, которые Макнамара приводил от имени президента, теперь использовал Визнер, высказываясь против проповедуемой Объединенным комитетом начальников штабов политики нанесения первого удара. Однако, используя доводы Макнамары, Визнер отмечал, что рекомендации министра обороны по усилению обороноспособности страны на практике сведутся к возрождению политики Объединенного комитета начальников штабов и таким образом усилят опасения Советского Союза в отношении нанесения первого удара со стороны США, что вполне объяснимо. Визнер пишет:

«Проблема в том, что рекомендуемая численность вооруженных сил значительно превышает необходимую для устрашения противника… Несмотря на утверждения министра обороны Макнамары о том, что невозможно создать действительно приемлемую по объему систему средств сдерживания, подходящую для нанесения первого удара, с которыми я согласен, объем и скорость наращивания численности вооруженных сил до рекомендуемой в Советском Союзе могут расценить как попытку получить возможность нанесения первого удара. Для противника, уступающего по мощности вооружения, увидеть разницу между возможностью нанесения “эффективного первого удара” и возможностью мощного ответного удара, достаточно сложно… Я полагаю, что усиление советских ракетных войск в ближайшие годы может серьезно подорвать безопасность нашей страны»{1751}.

Убедительная критика Визнера в адрес Макнамары заставила президента усомниться в правоте своего министра обороны, того самого человека, на которого он полагался в вопросе ограничения амбиций представителей Объединенного комитета начальников штабов, желавших «победить» в холодной войне, которая могла разрушить весь мир. Кеннеди чувствовал, что не может наложить вето на рекомендации своего верного министра обороны, который в этот раз ошибся, основываясь лишь на проницательных суждениях по поводу ядерной стратегии своего советника по науке. Позиции Кеннеди становились все более уязвимыми. Однако, осознавая все факторы, препятствовавшие проведению его политики в отношении Кубы, Вьетнама и на других фронтах холодной войны, Кеннеди решил прекратить распространение этого глобального заболевания, положив конец самой войне.

У меня нет доказательств того, что Кеннеди еще когда-либо упоминал о советах, данных ему шестью квакерами, которые призывали действовать в соответствии с его пониманием мирового порядка. Но их рекомендации он воплотил в стратегии достижения конкретной цели – завершения холодной войны.

В поисках способов прекращения гонки вооружений (и решения дилеммы, созданной советником по науке, знавшим о ядерной войне и даже о ее стратегии больше, чем министр обороны) Кеннеди решил осуществить ряд мирных инициатив. Начал он с выступления в Американском университете, заключения Договора о частичном запрещении ядерных испытаний, выпуска Меморандума по вопросам действий в области национальной безопасности (NSAM) 263 о выводе войск США из Вьетнама, а также инициировал тайные переговоры с Фиделем Кастро.

В последние месяцы своего правления он успешно продолжал начатое. Осознание угрозы полного уничтожения, которая нависла над миром в дни Карибского кризиса, заставило Кеннеди предпринять определенные шаги для того, чтобы убедить членов правительства (и самого себя) в необходимости выхода за рамки концепции холодной войны, приняв стратегию всеобщего и полного разоружения.