его быстро заменили Алексеем Мамоновым. Алексею вскоре надоела пятидесятисемилетняя любовница, он попросил разрешения жениться на княжне Щербатовой; Екатерина устроила придворный брак и отправила их, нагрузив подарками (1789).30 Последним в списке был Платон Зубов (1789-96), подпоручик конной гвардии, мускулистый и манерный. Екатерина была благодарна за его услуги; она взяла на себя заботу о его воспитании и в конце концов стала относиться к нему как к сыну. Он оставался с ней до самой ее смерти.

III. ФИЛОСОФ

Между любовью и войной, государственным управлением и дипломатией эта удивительная женщина находила время для философии. О высокой репутации французских философов можно судить по тому, что два самых выдающихся правителя XVIII века гордились тем, что переписывались с ними, и соревновались за их похвалу.

Еще задолго до своего воцарения Екатерина наслаждалась стилем, остроумием и непочтительностью Вольтера и мечтала стать "просвещенным деспотом" из его снов. Должно быть, ей нравился и Дидро, поскольку в сентябре 1762 года она предложила напечатать "Энциклопедию" в Петербурге, если французское правительство продолжит объявлять ее вне закона. Из тех писем, которые она написала Вольтеру до 1765 года, сохранилось только одно; в нем она отвечала на несколько строк, которые он послал ей в октябре 1763 года:

Впервые я сожалею, что я не поэт и должен отвечать на ваши стихи прозой. Но я могу сказать вам, что с 1746 года я нахожусь в величайшем долгу перед вами. До этого времени я не читал ничего, кроме романов, но случайно в мои руки попали ваши произведения, и с тех пор я не перестаю их читать и не имею ни малейшего желания читать книги, менее хорошо написанные, чем ваши, или менее поучительные..... Таким образом, я постоянно возвращаюсь к создателю моего вкуса, как к моему глубочайшему развлечению. Уверен, месье, если у меня есть какие-то знания, я обязан ими вам. Сейчас я читаю "Essai sur l'histoire générale" и хотел бы выучить наизусть каждую страницу.31

На протяжении всей своей жизни или до их смерти Екатерина переписывалась с Вольтером, Дидро, д'Алембером, мадам Жеффрен, Гриммом и многими другими французскими знаменитостями. Она внесла свой вклад в средства, собранные Вольтером для Каласа и Сирвенов. Мы видели, как она заказывала у Ферни большие партии часов и чулки, вязанные рабочими Вольтера, а иногда (если верить старому лису) и самим Вольтером. Это было перо в его черепной коробке, что коронованные особы оказали ему такую честь, и он отплатил Екатерине тем, что стал ее пресс-агентом во Франции. Он освободил ее от соучастия в смерти Петра III; "Я знаю, - писал он, - что Екатерину упрекают в каких-то рогатках, касающихся ее мужа; но это семейные дела, в которые я не вмешиваюсь".32 Он умолял своих друзей поддержать его в поддержке Екатерины; так же поступил и д'Аржанталь:

Я хочу попросить вас еще об одном одолжении: это касается моей Екатерины. Мы должны создать ей репутацию в Париже среди достойных людей. У меня есть серьезные основания полагать, что герцоги Праслен и Шуазель не считают ее самой щепетильной женщиной в мире. Тем не менее я знаю... что она не причастна к смерти этого своего пьяницы. ... Кроме того, он был величайшим дураком, когда-либо занимавшим трон. ... Мы обязаны Екатерине за то, что у нее хватило смелости свергнуть своего мужа, ибо она царствует с мудростью и славой, и мы должны благословить коронованную голову, которая делает религиозную терпимость всеобщей через 135 градусов долготы. ...Итак, скажите Екатерине много хорошего, молю вас".33

Госпожа дю Деффан считала это оправдание императрицы позорным; госпожа де Шуазель и Гораций Уолпол осудили его.34 Нельзя было ожидать, что Праслен и Шуазель, руководившие внешними сношениями Франции, будут восхищаться императрицей, которая противостояла французскому влиянию в Польше и бросала ему вызов в Турции. Вольтер и сам иногда сомневался; узнав, что Иван VI был убит, он с грустью признал, что "мы должны немного умерить наш энтузиазм" в отношении Екатерины.35 Но вскоре он уже восхвалял ее законодательную программу , ее покровительство искусствам, ее кампанию за религиозную свободу в Польше; теперь (18 мая 1767 г.) он дал ей титул "Семирамиды Севера". Когда она вступила в войну с Турцией, он прервал свои нападки на l'infâme (католическую церковь), чтобы поаплодировать ее крестовому походу за спасение христиан от магометан.

Дидро был не менее очарован красотой на троне, и на то были веские причины. Когда Екатерина узнала, что он собирается продать свою библиотеку, чтобы собрать приданое для дочери, она поручила своему парижскому агенту купить ее по любой цене, которую запросит Дидро; он запросил и получил шестнадцать тысяч ливров. Затем она попросила Дидро хранить книги до его смерти и быть их хранителем для нее с жалованьем в тысячу ливров в год; кроме того, она выплатила ему жалованье за двадцать пять лет вперед. Дидро в одночасье стал богатым человеком и защитником Екатерины. Когда она пригласила его навестить ее, он не смог отказаться. "Раз в жизни, - говорил он, - нужно увидеть такую женщину".36

Устроив финансы жены и дочери, он в возрасте шестидесяти лет (3 июня 1773 года) отправился в долгое и трудное путешествие в Санкт-Петербург. Два месяца он провел в Гааге, попивая славу, затем проследовал через Дрезден и Лейпциг, тщательно избегая Берлина и Фридриха, о котором он сделал несколько колких замечаний. Дважды за время путешествия он жестоко заболевал коликами. Он достиг Петербурга 9 октября, а десятого был принят царицей. "Никто лучше ее не знает, - сообщал он, - искусства располагать к себе всех".37 Она предложила ему говорить откровенно, "как мужчина с мужчиной". Он так и поступил, жестикулируя в своей привычной манере, доводя до сведения собеседников шлепки по императорским бедрам. "Ваш Дидро, - писала Екатерина мадам Жеффрен, - необыкновенный человек. Я выхожу из бесед с ним с синяками на бедрах и совершенно черной. Я была вынуждена поставить между нами стол, чтобы защитить себя и свои члены".38

Некоторое время он пытался, как Вольтер с Фридрихом, играть в дипломата и склонить Россию от союза с Австрией и Пруссией к союзу с Францией;39 но вскоре она переключила его на темы, более близкие к его ремеслу. Он подробно рассказывал ей, как можно превратить Россию в Утопию; она слушала с удовольствием, но оставалась скептиком. Позже она вспоминала об этих разговорах в письме к графу Луи-Филиппу де Сегюру:

Я много и часто разговаривал с ним, но больше из любопытства, чем из выгоды. Если бы я ему