2. Давно уже не сижу не только в первом ряду, но и в партере вообще. И билеты слишком дорогие, и смотреть в общем-то нечего.

3. Цену не всем, но многим ужимкам и прыжкам действительно знаю, потому что сам ими занимался.

Все остальное правильно, за исключением утверждения о конце политического театра. В отличие от обычного и даже необычного театра, в отличие от театра Большого или Малого театр политический кончиться не может. Как не может быть закрыт на ремонт или уехать на гастроли. Главная особенность политического театра — качество его спектаклей не зависит от качества актеров. Великолепные актеры могут выдать посредственный спектакль. И наоборот. Посредственные, провинциальные по духу и манере игры актеры могут показать драму или трагедию высочайшего уровня. Последний пример — Беловежская Пуща…

* * *

Без телевидения чего-то не хватало. И когда Ирена Стефановна Лесневская предложила мне поработать на REN TV, я согласился. Ольга Евгеньевна Романова пожертвовала мне десять пятничных минут из своей программы «24 часа».

Замысел хотя и туманный, но был. Взять любое заметное событие недели и через него выйти на какие-либо существенные проблемы, интересные для телезрителей. В ходе предварительных обсуждений я гнул свою старомодную линию: в том блюде, которое мы выдаем аудитории, главное — это кусок мяса, то есть смыслы, значения, а не модерновый телевизионный гарнир. Я чувствовал, что логика мамонта не очень вдохновляет моих собеседников, живущих уже в другую геологическую эпоху. Но они были максимально тактичны, внимательны и терпимы. Решили попробовать.

Первая передача состоялась 1 февраля 2001 года. Приютила меня, помогала мне, заботилась обо мне Олина команда — шесть дам разных возрастов, характеров и размеров. Я назвал их «гарем». Они не возражали, понимая, что это всего лишь шутка… По линии соприкосновения возникали иногда нюансы, но не более того… Притирались.

Насыщенное внешнеполитическое расписание Путина, растущая вовлеченность России в деятельность G8 («Большой восьмерки») приводили к тому, что почти каждую неделю под тем или иным соусом приходилось рассматривать проблемы глобалистики, вопросы, связанные с поиском Россией своего места в глобальной системе мировых отношений.

Трудность заключалась в том, что российское общественное сознание, впитавшее в себя многие мифы сознания советского, было склонно негативно относиться к процессу глобализации. Глобализация рассматривалась как коварный план американского империализма подчинить влиянию Запада, влиянию США мировую политику и мировую экономику.

Приходилось начинать с азов. Приходилось объяснять телезрителям, что глобальная проблема — это такая проблема, решение которой может быть найдено только на путях широкого (глобального) международного сотрудничества. Таких проблем становится все больше. И поэтому все актуальнее, все настоятельнее становится потребность во взаимодействии, в сложении усилий для получения необходимого результата (например, сокращения выбросов углекислого газа). Это — объективная потребность. Она порождена не «коварством» американцев, а ростом техносферы.

Но международное сотрудничество — это (даже при полном равноправии) сотрудничество неравных. Более богатые, более сильные используют свое положение, чтобы стать еще богаче и еще сильнее. Разумеется, и США используют свое уникальное положение. Общество, ушедшее вперед, естественно, получает от глобализации больше, чем Россия или Восточный Тимор. Но это не значит, что надо выступать против глобализма и громить «Макдоналдсы». Это означает, что мировое сообщество должно договариваться о более справедливых правилах игры.

Не следует забывать, что нынешнее уникальное положение США преходяще. Кстати, даже в Америке это понимают.

Глобализацию я бы поставил на первое место среди устойчивых тенденций развития международных отношений в XXI веке. Второй такой тенденцией служит постепенное (и неравномерное) вызревание «центров силы» — «полюсов», если угодно, — за пределами «великолепной восьмерки». Мир дрейфует в сторону многополярности, многополюсности. И опять-таки не потому, что этого кто-то хочет, а потому, что так наш мир устроен.

Отсюда — третья тенденция: снижение роли, удельного веса США в мировой политике и мировой экономике. Нынешнее доминирование Америки (однополюсный мир) является следствием случайного пересечения случайных обстоятельств и, соответственно, будет выветриваться по мере исчезновения этих обстоятельств.

Формирующийся многополярный мир, в котором взаимодействуют несколько центров силы (США, Китай, Европейский союз, Россия, Япония, Бразилия, Индия и т. д.), несравненно сложнее, чем привычный для нас двухполюсный мир и чем нынешний, однополюсный. Следовательно, его «нормальное» функционирование вызовет — будем считать это четвертой тенденцией — нарастание попыток, стремления осознанно регулировать, направлять ход международной жизни.

Первая очередь — предотвращение военно-политических кризисных ситуаций, а коли они возникают — скорейший и максимально безболезненный выход из кризиса. Есть вторая, третья и другие очереди. Они охватывают всю иерархию глобальных проблем.

В рамках четвертой тенденции (управление мировыми делами) неизбежен ренессанс ООН как центральной «управленческой» структуры. По-видимому, предстоит отказаться от послевоенных реликтов (право «вето», состав постоянных членов Совета Безопасности). Демократизм, всеобщность ООН должны как-то скомпенсировать, уравновесить некоторую олигархичность мирового порядка, опирающегося на взаимодействие «центров силы».

В отдаленной, загоризонтной перспективе можно прогнозировать появление мирового правительства.

Здесь я резюмирую, даю сгусток того набора мыслей, который раскладывался по разным передачам, но постоянному зрителю давал более или менее цельное представление о проблеме.

* * *

После 11 сентября на авансцену мирового политического театра ворвалась одна из глобальных проблем — борьба с международным терроризмом. Образование антитеррористической коалиции, с одной стороны, облегчило наше положение в Чечне. С другой — позволило лучше понять линию Израиля на искоренение палестинского терроризма (вместе с палестинскими террористами, если это диктует обстановка). Но есть и третья, весьма важная сторона — наши отношения с такими государствами, как Иран, Ирак, Северная Корея. В каждом из этих случаев у нас есть свои интересы. Как их соотнести с интересом коалиции, с борьбой против терроризма — общего ответа нет. Конкретные ответы ищет российская дипломатия.

Четкий выбор Путина — вместе с Америкой — оживил дискуссию о месте России в мире. Существуют политические силы, которые склонны рассматривать сближение с Америкой как тактику, как политику, навязанную слабостью России. Но, представляется, целесообразно не ограничивать поле зрения одной Америкой.

Место России — один из «центров силы». Но по контрамарке это место занять нельзя. И вообще занять его непросто. Тем более что прежние, привычные для нас показатели силы изменились в худшую сторону: