Здравомыслящий человек не станет шататься по крышам Тира, тем более ночью. Так решил для себя Мэт, вглядываясь в лунные тени. Просторная улица или, может, узкая площадь, немногим больше пятидесяти шагов в ширину, отделяла Твердыню от черепичной крыши, где на высоте четвертого этажа над плитами мостовой стоял юноша. «Эй, а когда это я стал здравомыслящим? Те благоразумные люди, что мне когда-либо встречались, были так скучны, что от одного взгляда на них в сон клонило». Было ли это улицей или площадью, но за вечер Мэт сделал по ней целый круг, обходя Твердыню. Не дошел он только до одного места, до берега реки, где Эринин текла у самого подножия крепости и где ничто не преграждало ей путь, за исключением городской стены. Стена проходила всего через два дома от Мэта, по правую руку от него. Насколько он мог судить, гребень стены представлялся лучшим путем к Твердыне, но никак не тем, от которого душа Мэта переполнилась бы радостью.

Подобрав свой шест и маленькую, стянутую проволочкой жестяную коробочку, юноша осторожно двинулся к кирпичной трубе, ближе к городской стене. На спине качнулась связка фейерверков – то, что было фейерверками, пока он не поколдовал чуток у себя в комнате. Как плотно Мэт ни упаковывал, ни увязывал, узел все равно был слишком велик, чтобы бегать с ним на горбу в темноте по крышам. Немногим ранее из-за этой неудобной ноши ему пришлось пуститься наутек: из-под ноги выскользнула черепичная плитка и загремела с крыши, а спавший в комнате внизу мужчина проснулся и тут же завопил: «Вор!» Мэт машинально поправил узел за спиной и вполз в тень трубы. Мгновение спустя он опустил жестянку; проволочная ручка стала неприятно теплой.

Из тени рассматривать Твердыню было немного спокойнее, но особенного счастья Мэт не ощущал. Городская стена оказалась не такой толстой, какие он видел в других местах, в Кэймлине или в Тар Валоне, всего в шаг шириной, с огромными контрфорсами, сейчас окутанными покровом мрака. Шага в ширину было вполне достаточно, идти совсем не трудно, если, конечно, не считать того, что в любую сторону падать на целых десять спанов. Лететь в темноте – и упасть на очень жесткую мостовую. «Но некоторые из тех треклятых домов вплотную примыкают к стене, оттуда я запросто заберусь на гребень, а проклятая стена идет прямиком к растреклятой Твердыне!»

Оно, конечно, так, но это обстоятельство служило слабым утешением. Вознесшаяся ввысь Твердыня напоминала скалистый утес. Вновь и вновь прикидывая высоту, Мэт твердил себе, что сумеет туда вскарабкаться. «Конечно смогу. Совсем как на те скалы в Горах тумана». Вверху, в сотне с лишним шагов, виднелись зубцы парапета. Ниже наверняка должны быть бойницы для лучников, но ночью Мэт не мог их разглядеть. И протиснуться через эти амбразуры он все равно не в состоянии. «Сотня проклятых шагов. Ну, может, сто двадцать. Чтоб мне сгореть, но даже Ранд не решился бы лезть сюда!» Однако это был единственный способ проникнуть в Твердыню, иного пути Мэт не нашел. Все ворота, которые он видел, были плотно закрыты и выглядели достаточно крепкими – остановят и целое стадо быков. А если вспомнить еще и о дюжине солдат в шлемах и кирасах, с мечами у пояса, бдительно охраняющих каждые ворота…

Мэт сморгнул и покосился на стену Твердыни. По ней и в самом деле карабкался какой-то дурень, едва видимый в лунном свете как смутная движущаяся тень. Эта тень уже преодолела полпути вверх, от мостовой ее отделял полет-падение в семьдесят ярдов. «Дурень, да? Ну, я дурак, наверно, не меньший, раз тоже собрался туда лезть. Чтоб мне сгореть, да он, скорей всего, там всех переполошит, а поймают меня!» Теперь Мэт уже не видел лазутчика. «Да кто, о Свет, он такой? А вообще-то, какая разница, кто он такой? Чтоб я сгорел, но это ужасный способ сорвать куш! От всех троих я потребую поцелуя, даже от Найнив!»

Юноша чуть подвинулся вперед, получше разглядывая стену и выбирая, где легче подняться, и вдруг холодная сталь легла ему поперек горла. Ни мгновения не раздумывая, он отбил ее в сторону и широким сметающим взмахом своего посоха подсек ноги нападавшего. Противник упал. Но тут кто-то другой сбил Мэта с ног, и юноша рухнул на того, которого свалил сам. Раскручивая посох, Мэт покатился по черепицам, обронив узел с фейерверками. «Если он упадет на улицу, я им шеи посворачиваю!» Он ощутил, как оружие его уперлось во что-то мягкое, потом еще раз услышал сдавленный стон. И тут в горло ему уперлись два стальных острия.

Юноша замер, разбросав руки в стороны. Тусклые наконечники коротких копий, от которых почти не отражалось сияние луны, надавили на кожу, чуть-чуть сильнее – и побежит струйка крови. Мэт поднял взгляд по древкам вверх, к лицам тех, кто держал копья, но их головы были замотаны тканью, а лица скрыты черными вуалями. Глаза над черными повязками остро смотрели на Мэта. «Чтоб мне сгореть, надо же, нарвался на настоящих воров! Куда подевалась моя удача?»

Он расплылся в ухмылке, оскалившись как можно шире, чтобы в лунном свете видна была его улыбка.

– Я не буду мешать вам в вашем деле, если вы отпустите меня восвояси. Разойдемся мирно: я – своей дорогой, вы – своей, и я никому ничего не скажу. – Люди в вуалях не сдвинулись с места, не шелохнулись и их копья. – Мне не больше вашего нужно крик поднимать! А вас я не выдам.

Они стояли будто статуи, глядя на него сверху вниз. «Чтоб я сгорел, но у меня времени нет на уговоры! Пора кидать кости». Несколько пугающих мгновений мысли в голове Мэта ему самому казались странными и чуждыми. Он крепче сжал пальцы на посохе, лежавшем сбоку от него, – и чуть не заорал, когда кто-то тяжело наступил ему на запястье.

Он скосил глаза вбок, чтобы посмотреть, кто еще тут появился. «Вот дурак, совсем забыл про того, на которого свалился». Но, разглядев за стоящим на его руке вторую фигуру, Мэт решил: может, и не так уж плохо, что не получилось у него пустить в ход боевой шест.

На его запястье стоял необычный мягкий сапожок, зашнурованный до колена. Что-то шевельнулось в памяти Мэта. Что-то о человеке, встреченном в горах. Он присмотрелся к затянутой ночным сумраком фигуре, стараясь уяснить покрой и цвета одежды, – все казалось тенью, оттенки лучше некуда сливались с темнотой, не позволяя различить и очертаний человека. Мэт ощупал взором нож с длинным лезвием, висящий у пояса парня, скользнул взглядом вверх к темной повязке на лице. Лицо под черной повязкой. Черная вуаль!

«Айилец! Чтоб мне сгореть, а что растреклятые айильцы тут делают?» Внутри у него все куда-то ухнуло – он припомнил слышанные как-то слова, что черные повязки-вуали на лица айильцы натягивали, когда готовились убивать.

– Да, – сказал мужской голос, – мы – Айил.

Мэт вздрогнул. Он и не заметил, как произнес вслух свою догадку.

– Для того, кого застали врасплох, ты танцуешь хорошо, – раздался молодой женский голос; Мэту показалось, что принадлежит голос тому из айильцев, кто стоял на его руке. – Может, выдастся день, и я найду время потанцевать с тобой как следует.