Еще никогда в жизни Порфирий не чувствовал себя столь беспомощным. Если Африкан в ближайшее время не будет предан суду в Гааге (или, на худой конец, не погибнет внезапно), американцы запросто нанесут ракетно-бомбовый удар по Лыцку. С них станется! В прошлом году Нижний Чир разбомбить грозили — за непомерно большое количество наездов автотранспорта на пешеходов… Геноцид, дескать! Собственный народ давят…

Ближе к вечеру, как было назначено, пожаловал с докладом глава контрразведки.

Нарком инквизиции Питирим (в миру — Кудеяр) являл собою полную противоположность робкому комсобогомольцу, что сидел в приемной Порфирия. Во-первых, был он до неприличия молод, во-вторых, совершенно бесстрашен… Ибо что есть бесстрашие? Это такое состояние духа, когда человек настолько очумел от страха, что ему уже все равно… В-третьих, востренькое верткое личико молоденького митрозамполита отмечено было скорее печатью хитрости, нежели ума, — причем хорошо отмечено! С маху печать прикладывали, не иначе…

Словом, фигура довольно неожиданная.

Казалось бы, должность наркома инквизиции требует мудрого старца, но это — очередное общепринятое заблуждение. Дело в том, что, забрав такую силу, мудрый старец неминуемо спихнет главу государства и сядет на его место сам. Поэтому в данной должности как раз более уместен ушибленный высоким доверием юноша, от которого требуется одно: рвение, рвение, рвение. Кроме того, известно, что, достигнув высшей власти, всяк норовит как можно быстрее устранить свидетелей этого своего преступления: друзей, соратников, а если хватит твердости характера — то и родственников. Затем приходится устранять непосредственных исполнителей устранения — и так несколько раз подряд. Естественно, что в результате подобных ротаций кадровый состав контрразведки неминуемо омолодится.

Отсюда — юность, отсюда — бесстрашие, отсюда — сметка.

— Возможен вариант Че Гевары, — шмыгнув востреньким носиком, сообщил митрозамполит и разъял тоненькую папку без опознавательных наклеек. — Пламенный протопарторг решил на свой страх и риск объявить себя частным лицом, повстанцем, перейти границу и начать партизанскую войну с колдунами на их собственной территории… Пытались вразумить. Уговоры не подействовали…

— Он же, по официальной версии, болен!.. — напомнил Партиарх.

— Ну вот в бреду, стало быть, и перешел…

— Допустим… А кто уговаривал?

— Все Чудотворцы во главе с Партиархом!.. — без запинки отбил бойкий отрок.

— А как докажешь, что он это сделал?.. Баклужино-то — молчит, не протестует!..

Все-таки запнулся митрозамполит.

— Да… — с легким оттенком сожаления признал он и отложил листок в сторону. — Поэтому я считаю, что более приемлем следующий сценарий, — продолжал он дробить языком как ни в чем не бывало. — Обратиться завтра в ООН с жалобой на спецслужбы Баклужино: дескать, выкрали Африкана и тайно умертвили… Волну народного гнева организовывать не стоит — поднимется сама…

Партиарх слушал, сдвинув брови, и время от времени кивал. «Молодой… — одобрительно думал он. — Мысль с перепугу играет… Все-таки правильно я его назначил…»

Негромко крякнул — и митрозамполит умолк.

— А сопротивления он по болезни оказагь не смог… Ты ведь к этому клонишь?.. — уточнил Партиарх. — Общий упадок сил, в том числе и чудотворных?.. Ну, допустим, допустим… А спросят: на кой это пес вообще понадобилось баклужинским спецслужбам?..

Однако на сей раз сбить наркома инквизиции не удалось.

— Боялись, как бы он их не разоблачил на процессе в Гааге…

— В какой Гааге?.. — страшно раскрывая глаза, угрожающе переспросил Партиарх. — Ты… Ты соображаешь, что говоришь? Да чтобы мы… любимца партии, любимца народа… выдали этим собакам империалистам? Этим еретикам?..

— Нет, мы-то, понятно, выдавать не хотели… — поспешил объясниться Питирим. — А в Баклужино думали, что выдадим… Ну и выкрали…

— М-да?.. — Порфирий подумал. — А в чем он собирался их разоблачать?

— Преступления подберем… Фактуры хватает…

— Почему не разоблачил раньше?

— Так ведь Гаага же… — тонко заметил митрозамполит. — Мировая огласка…

Партиарх помычал, в сомнении качнул головой:

— Тогда выходит — Африкан сам должен был потребовать суда…

— А он и требовал!.. — со всей убежденностью подхватил Питирим. — Хотел явиться в Гаагу добровольно, а мы его не пускали… боясь за его безопасность…

Партиарх призадумался.

— Труп нужен, — сурово молвил он наконец.

— Нужен… — сокрушенно подтвердил Питирим.

— А спросят: где взяли?

— Выкрали из баклужинских застенков…

— То есть сами признаемся, что наш спецназ шурует на их территории?

— Ну почему же спецназ?.. Местные патриоты выкрали — и нам передали…

— Хм… — сказал Партиарх. Все еще колебался. — Ну а умерщвлять-то как собираешься? — прямо спросил он.

Питирим крякнул. Честно сказать, задача казалась ему неразрешимой. Пока Африкан жив, статуса чудотворца его никак не лишишь! А пока у него статус чудотворца — покушаться нет смысла: ни пулей не достанешь, ни ножом…

— Н-ну, может быть… как-нибудь все-таки… вычеркнуть его из списка?.. — с надеждой молвил он.

— Как?.. — сдавленно спросил Партиарх. — Как ты это сделаешь без огласки?.. А в него три четверти избирателей верят!.. Хочешь их переубедить? Иди — переубеждай!..

Молоденький нарком инквизиции пригорюнился, затосковал.

— Динамитом попробовать? — расстроенно предположил он.

— С ума сошел? — вскинулся Партиарх. — Динамитом!.. А что тогда в ООН будешь предъявлять? Клочья?..

За окнами высотной кельи Партиарха черной глухой стеной стоял двенадцатый час ночи по лыцкому времени. Сам Порфирий восседал за столом, угрюмо вслушиваясь в зловещий шелест над столицей. «Ночные призраки» шестого флота США возобновили разведку целей. Мало им было той катастрофы…

Вся эта история с Африканом настолько удручала Порфирия, что пару часов назад он вывел из состава Политбюро и отправил на пенсию престарелого протопарторга Василия, имевшего неосторожность внешне напоминать собою Африкана. Причем формулировка была страшна: «Отстранить от занимаемой должности с острой сердечной недостаточностью…»

Тоненько прозвенев, на левую руку Партиарха опустился прозрачный худосочный комар. Видимо, прилетел откуда-нибудь из-за Чумахлинки. Лыцкие на подобное кощунство просто бы не отважились… Любой на месте Порфирия сразу бы согнал его к чертовой матери, а то и размазал единым взмахом. Но Партиарх был политик во всем. Сокрушенно покачивая головой, с мягкой укоризной следил он за тем, как, вызревая в рубиновую каплю, раздувается брюшко неразумного кровопийцы… «Ну куда же ты столько пьешь, дурашка? — казалось, говорили скорбные глаза Порфирия. — Меня, допустим, не убудет, но ты хотя бы о себе подумай…» Наконец зарвавшийся комар всполошился и, натужно зазвенев, попробовал взмыть. Поздно. Перебрал. Кровушка тут же потянула вниз… Лишь тогда Партиарх вздохнул и погрозил пальцем изнемогающему в полете насекомому…