его здесь встретил шум и гам: после веселого приема чехов теперь наступили шумные проводы их.

VI

После отъезда чехов, которых Мешко, щедро наградив, отправил обратно на родину, опять настала в замке тишина, и внешне ничего не изменилось.

Не трогали ни капища, что стояло на горе Леха в Гнезне, ни старой кумирни около замка на Цыбине, а христианским священникам было разрешено совершать обряды при домашней часовне, но без всякой пышности и тайно.

В стране в видимом образе жизни ничего пока не изменилось.

Отец Иордан тайком служил обедню в замковой каплице, но Дубравке редко удавалось заставить Мешка выслушать ее. Новообращенные и те, что раньше уже приняли христианство, собирались в Красногоре, принимая все предосторожности. Когда наступили праздники, которые церковь привыкла торжественно встречать, разными дорогами и со всех сторон стекались христиане к дому Любоней, и часто они оставались по два и три дня, пользуясь гостеприимством Власта и проводя большую часть дня в часовне.

Пение молящихся в каплице Любоня все яснее доносилось, и хотя они еще скрывались со своей новой религией, но надежда этих новообращенных все крепла, поддерживаемая тем, что теперь происходило в замке и что не было больше тайной ни для кого.

Ярмеж, наученный горьким опытом, сторожил дом, не спуская с него глаз и впуская только тех, кто ему был хорошо знаком. Казалось, что жрецы и самые ревностные язычники, упорно защищавшие свою религию, удалились в глубь лесов, стараясь скрыться. Можно было подумать, что они потеряли энергию и боятся выступать против христиан.

Иногда около дома шатались какие-то никому не знакомые люди, но на них мало обращали внимания, так как они держались обыкновенно вдали от дома, а челядь и парубки, имевшие с ними какие-то подозрительные сношения, тщательно это скрывали.

Ярмеж уже принял крещение и прилежно изучал все то, что христианин должен был знать; Гожа тоже не очень противилась воле брата и старалась уразуметь все, что он ей говорил.

В княжеском замке с виду ничего не изменилось, на самом же деле происходили большие приготовления. Душою всего был ксендз Иордан; хотя по происхождению немец, он был истинным христианином и давно полюбил славян, а теперь он особенно был расположен к полянам, для которых стал братом. Бог как будто создал его проповедником, наделив ангельским терпением, ясным умом, веселым настроением духа и умением приноровиться ко всему.

В замке все время собирались войска, с которыми ксендз Иордан беспрестанно беседовал. Позволял им даже шутить с собою, привлекал их на свою сторону разными услугами и даже денежными подачками и вообще на несложные натуры умел воздействовать простыми средствами. Так же поступал и Доброслав.

Не проходило недели, чтобы кого-нибудь тайно не окрестили в замковой каплице, — а каждый из неофитов становился посредником при обращении своих товарищей.

Из знатных вельмож и жупанов не один уже десяток перешел в христианство. Не выпуская по целым неделям из своих гостеприимных домов ксендза Иордана, новообращенные в христианскую религию видели, кроме присущего ей очарования, какую-то высшую силу и мощь, которой она обладала и благодаря которой страна должна была возродиться, разбогатеть и стать на одном уровне с первоклассными державами.

Более знатные люди видели тогдашнее положение христианских стран, которые изобиловали населением, богатством, умением жить как во дни мира, так и во время войны. На многих подействовал пример Мешка, женившегося на христианке и готовившегося к торжественному крещению (так как это ни для кого не было тайной), и у многих явилось желание просто подражать ему.

Дубравка открыто уговаривала и торопила окружавших ее креститься.

Хотя с виду все было покрыто какой-то таинственностью, но народу, твердо стоявшему при своих богах, жрецам, гуслярам, старшинам и кудесникам хорошо было известно, что готовилось при дворах знатных вельмож и в княжеском замке. Боясь открыто выступать, эти староверы собирались в глубине лесов, обдумывая месть, устраивая заговоры против христиан, угрожали, но пока никто из них не смел открыто бороться. Старшины приказывали ждать более удобного момента: войны или какого-нибудь замешательства, внутренних междоусобиц. Искали вождя, но оказалось, что найти подходящего было нелегко.

Мешко был молчалив и бездействовал — но все его знали и боялись. Никто не сомневался, что все, кто его окружает: двор, войско, чиновники будут слепо исполнять его приказания. Да и не было повода для восстания, так как князь явно ничего не предпринимал против старых обычаев.

Между тем число христиан увеличивалось с каждым днем, но меньше всего их появлялось в народе, который твердо держался того, к чему привык испокон веков.

С виду казалось, что в стране было все безусловно спокойно, но князь знал через доверенных людей, что в лесах бурлило, и народ готовился к серьезной защите. Возможно, что по этой причине князь откладывал крещение до момента, когда мог быть уверенным в полной победе… В торжественной тишине готовилось великое дело, которое в будущем должно было составить счастье всего народа.

И среди этой усердной, но невидной работы, на границе по-старому происходили стычки с Героном и его наместниками, которые боролись с полянами будто бы во славу христианства. Иногда во главе отрядов шел сам Мешко, иногда посылал своего брата Сыдбора, который сражался с отменным счастьем.

Наступил праздник Пасхи. Иордан немало намучился, желая заставить князя соблюдать пост, в чем Дубравка очень помогала священнику. Мешко ничуть не обращал на них внимания и по-старому велел подавать к столу мясо, заставляя и жену есть его и с пренебрежением относясь к увещеваниям священника. Уже сорокаденный пост подходил к концу, как в один прекрасный день князь объявил, что куда-то едет.

Дубравка, смеясь, спросила мужа, не убегает ли он от строгостей поста, так как эта суровость распространялась, как рассказывает Дитмар, не только на изгнание мяса, но и на все телесные удовольствия, от которых приходилось воздерживаться во время поста.

Мешка, впрочем, не особенно стесняли все эти запрещения, а на вопрос Дубравки он сделал головой какой-то двусмысленный знак.

Дубравка старалась выпытать у мужа, куда он едет, но князь отвечал ей только молчанием или улыбкой; она пробовала узнать, долго ли будет отсутствовать, но князь равнодушно отвечал ей, что заранее не умеет рассчитать.

Это путешествие было окутано какой-то необыкновенной таинственностью. Князь, обставлявший обыкновенно свои поездки большой пышностью, на этот раз взял с собою только два десятка людей. Но что казалось более всего странным, это то, что князя должен был сопровождать отец Иордан. Платье и лошади, из которых наблюдательная Дубравка хотела вынести какое-нибудь заключение, были выбраны