Шагая на север к этим холмам, Манфред понял, насколько он чужд пустыне. Хендрик и его отец здесь были на своем месте, но Манфред с детства жил в больших и малых городах. Без помощи Хендрика он никогда не нашел бы дорогу; без рослого овамбо он вообще не прожил бы в этой негостеприимной, суровой земле и нескольких дней.

Холм, к которому Хендрик вел Манфреда, ничем не отличался от остальных. И только когда они поднялись по крутому гранитному склону и остановились на вершине, ожили воспоминания. Возможно, они сознательно подавлялись, но теперь вновь вернулись в четких подробностях. Манфред словно снова видел осунувшееся лицо отца и чувствовал зловоние его разлагающейся плоти. С новой болью он вспомнил резкие слова, которыми отец прогнал его к безопасности, но закрыл сознание, чтобы не чувствовать ее.

Он безошибочно отыскал трещину, расколовшую гранитный купол, и склонился над ней, но сердце его упало, когда он заглянул внутрь и ничего не различил в глубокой тени, особенно темной по сравнению с солнечным светом и его отражениями от камня.

– Значит, они исчезли, эти знаменитые алмазы, – цинично усмехнулся Хендрик, заметив отчаяние Манфреда. – Может, их сожрали шакалы?

Манфред не обратил на него внимания и достал из сумки свернутую леску. Привязал к концу свинцовое грузило и прочный крючок с тремя остриями и опустил в трещину. Он работал терпеливо, медленно спуская крючок в трещину, а Хендрик сидел на небольшом тенистом участке под камнями вершины и наблюдал за ним, никак не подбадривая.

Крючок зацепился за что-то в глубине трещины, и Манфред осторожно потянул. Леска выдержала, и Манфред обернул ее вокруг запястья и стал тянуть, все сильнее. Что-то подалось, и крючок вырвался. Манфред, перебирая леску руками, вытащил его. Один конец тройного крючка не выдержал тяжести и разогнулся, но к нему прицепился обрывок прогнившей ткани.

Манфред снова согнул крючок, придав ему прежнюю форму, и снова опустил в щель. Он прочесывал глубину, проверяя каждый дюйм по бокам, сверху и снизу. Через полчаса он почувствовал, как крючок снова за что-то зацепился.

На этот раз тяжесть удержалась, и Манфред начал вытаскивать ее по дюйму за раз. Он услышал, как что-то зацепилось за шероховатый гранит, потом внизу показался бесформенный сверток. Манфред медленно поднимал его, затаив дыхание, когда до верха оставалось всего несколько футов. А когда вытащил, ткань старого рюкзака лопнула и на гранитную вершину обрушился каскад сверкающих камней.

Они разделили алмазы, как договорились заранее, на две равные части и бросили жребий. Выиграл Хендрик и сделал свой выбор. Манфред сложил свою долю в пустой кисет от табака, который прихватил для этой цели.

– Ты говорил правду, маленький Мэнни, – признал Хендрик. – Я напрасно сомневался в тебе.

На следующий вечер они дошли до реки и заночевали у костра, а утром свернули одеяла и посмотрели в глаза друг другу.

– Прощай, Хенни. Может, дорога еще сведет нас.

– Я тебе говорил, маленький Мэнни, что нас связали боги дикой природы. Мы еще встретимся, я уверен.

– Буду с нетерпением ждать этого дня.

– Только боги решат, встретимся ли мы снова как отец и сын, как братья – или как смертельные враги, – сказал Хендрик и повесил мешок через плечо. Не оглядываясь, он пошел на юг, в пустыню.

Манфред подождал, чтобы овамбо скрылся из виду, и двинулся по берегу реки на северо-запад. К вечеру он пришел в деревню речного племени. Два молодых человека перевезли его в долбленом каноэ на португальскую сторону. Три недели спустя Манфред добрался до Луанды, столицы португальской колонии, и позвонил у чугунных ворот немецкого консульства.

Три недели он ждал в Луанде приказов абвера из Берлина, и до него постепенно начало доходить, что задержка намеренная. Он не справился с возложенной на него задачей, а в нацистской Германии неудач не прощали.

Он продал самый маленький алмаз за часть его истинной стоимости и продолжал ждать наказания. Каждое утро он приходил в немецкое консульство, и военный атташе с едва скрываемым презрением отворачивался от него:

– Приказов пока нет, герр Деларей. Будьте терпеливы.

Почти все дни Манфред проводил в кафе на набережной, а ночи – в дешевых съемных комнатах, снова и снова перебирая подробности своего поражения или думая о дяде Тромпе и Рольфе в концентрационном лагере или о Хайди и ребенке в Берлине.

Наконец пришел приказ. Ему выписали немецкий дипломатический паспорт, и на португальском торговом корабле он отправился на Канарские острова. Оттуда на гражданском «юнкерсе» с испанскими опознавательными знаками он перебрался в Лиссабон.

В Лиссабоне он столкнулся с тем же подчеркнутым презрением. Ему небрежно предложили подыскать себе жилье и ждать приказов, которые никогда не придут. Он написал личные письма полковнику Зигмунду Больдту и Хайди. Хотя атташе консульства заверил его, что письма с дипломатической почтой были отправлены в Берлин, ответа он не получил.

Он продал еще один небольшой алмаз, снял удобную просторную квартиру в старом доме на берегу реки Тахо и коротал долгие дни за чтением, учением и писанием. Он одновременно начал работу над двумя литературными трудами: политической историей Южной Африки и автобиографией; обе работы выполнялись с назидательными целями, без намерения их опубликовать. Он изучал португальский язык, беря уроки у отставного учителя, жившего в том же доме. Он продолжал напряженную физическую подготовку, как будто оставался профессиональным боксером, познакомился со всеми букинистическими магазинами города, где скупал все книги по юриспруденции, какие находил, немецкие, английские и португальские. Но время по-прежнему тянулось мучительно медленно, и он раздражался из-за своей неспособности принять участие в конфликте, раздиравшем земной шар.

Постепенно перевес в конфликте перемещался на сторону союзников. В войну вступили Соединенные Штаты Америки, и «летающие крепости» бомбили города Германии. Манфред прочел об ужасном пожаре, уничтожившем Кельн, и написал Хайди, наверное, в сотый раз после приезда в Португалию.

Три недели спустя, в одно из его регулярных посещений консульства, атташе протянул Манфреду конверт, и в приливе радости Манфред узнал почерк Хайди. В письме говорилось, что она не получила ни одного из его предыдущих писем и считала, что он погиб. Она выражала удивление, благодарность и прислала снимок, свой и маленького Лотара. По фото Манфред увидел, что она слегка пополнела, но стала еще величественнее и прекраснее, чем когда он видел ее в последний раз, а его сын менее чем за три года вырос в крепкого мальчика со светлыми локонами. Его черты говорили не только о будущей красоте, но и о силе. Снимок был черно-белый и не давал представления о цвете глаз. Желание увидеть жену и сына грозило поглотить Манфреда. Он написал Хайди длинное страстное письмо, объясняя обстоятельства своего отсутствия и умоляя сделать все возможное, чтобы получить дорожные документы и приехать с ребенком к нему в Лиссабон. Не говоря прямо, он дал понять, что в финансовом плане он способен позаботиться обо всех и что в будущем не мыслит себя без них.