И все же Набусардара все сильней охватывала Необъяснимая тревога. Он не знал, за что тревожиться больше — за судьбу Вавилона или за свою любовь? Он послал в Борсиппу гонца узнать, не случилось ли во дворце какой беды. Он и сам полетел бы в Борсиппу, чтоб прижать к. груди ту, которая стала для него солнцем и звездами, теплом и светом жизни, драгоценнейшим и прекраснейшим даром, каким он владел, но Набусардар и думать не смел оставить ападану и поэтому лишь ненадолго уединился, чтобы написать возлюбленной пылкое послание.

С этой весточкой и поскакал в Борсиппу гонец на резвом киликийском жеребце.

И как раз в тот момент, когда он мчался по мосту, персы подняли плотины, отделявшие воды Евфрата от каналов. Мощные потоки хлынули в бреши, наполняя новое русло, вода в Евфрате стала спадать.

Кир вместе с Гобрием и другими военачальниками стоял на берегу, глядя на дело своих рук, на то, как каналы поглощают воду и Евфрат мелеет, устремляясь в новое русло.

Когда кое-где обнажилось дно, персидский царь послал в город отряд лазутчиков. К величайшему изумлению, те обнаружили, что кованые ворота, которыми замыкались сбегавшие к Евфрату улицы, никем не охраняются и не заперты, — это красноречиво свидетельствовало о том, что замысел Кира остался неразгаданным и что Набусардар не ожидает нападения с этой стороны. Воины беспрепятственно проникли в центр Вечного Города и, смешавшись с толпой ликующих вавилонян, сами принялись отплясывать и веселиться вместе с ними. Не возбудив ничьего подозрения, они выполнили возложенное на них задание и, окрыленные успехом, возвратились обратно.

Более удачного стечения обстоятельств нельзя было и придумать. Следовало воспользоваться темнотой и войти в Вавилон до рассвета.

Гобрий немедля повел свое войско по осушенному руслу реки. Помощником него был Сан-Урри, который хорошо знал эти места. Главной задачей отрядов было пробиться к Муджалибе, где находилась вся знать и сам царь. Вавилоняне видели движущиеся по улицам вооруженные отряды, но в темноте приняли их за воинов Набусардара. Сопротивление персы встретили лишь у стен и ворот Муджалибы.

Несколько сот персидских наемников, предводительствуемые Гобрием и Сан-Урри, с боем ворвались во дворы Муджалибы и повернули прямо к пиршественной зале.

Валтасар, корча рожи, глумился над пророком Даниилом. Едва держась в кресле, он наклонял к нему перекошенное, пьяное лицо и бормотал:

— Золотую нагрудную цепь хотел ему пожаловать… да одежды из пурпура… третьим мужем в державе наречь… И нарек бы, если б Мардук не вразумил меня… не внушил, что предо мною злонамеренный мошенник. Завтра же распять его на кресте… пускай поучает воронье, что станет клевать его тело, пускай там поучает, что трава сохнет, лепестки облетают…

Царь заставлял себя гоготать, но силы покидали его. Голова Валтасара свесилась на грудь, руки опустились. Одной из них он судорожно сжимал чашу о двух ручках.

Наконец царь притих. Набусардар настороженно поднял глаза и прислушался.

— Что за шум на галерее, что там такое? — спросил он обеспокоенный, и вскочил с кресла.

В тот же миг чья-то рука раздвинула зелено-белые драпировки из тяжелого шелка, прикрывавшие главный вход в ападану, и в просвете между завесами выросла фигура персидского воина, за спиной которого виднелся целый отряд.

— Царь! Князья! — воскликнул Набусардар.

Валтасар услышал его, но, одурманенный вином, не понял предостережения. Развалясь в кресле и размахивая чашей, он, не переставая, бормотал:

— Лепестки облетают… трава сохнет… Лепестки облетают… трава сохнет…

Больше он уже ничего не произнес.

Со всех сторон в залу лавиной хлынули персидские наемники, не встречая на своем пути ни малейших преград.

Набусардар понял, что все погибло, он похолодел при мысли об этом, но его тут же бросило в жар. Страшнее всего было сознание, что ни у кого из пирующих халдеев нет при себе оружия!

Набусардар кинулся к царю, чтобы воспользоваться его мечом, но персы опередили его. Не успел, он обнажить меч Валтасара — перед ним вырос не кто иной, как сам дьявол, перебежчик Сан-Урри.

Из-под низкого лба в лицо Набусардара смотрели ненавидящие глаза; Сан-Урри злобно прошипел:

— Наконец-то я спроважу тебя во мрак преисподней! — И он изо всех своих сил вонзил острие меча в могучую грудь Набусардара.

Набусардар захрипел и, обливаясь кровью, рухнул наземь.

Алые розы приняли его в свои объятия и бережно уложили на мягкие лепестки. Потом рядом с ним опустилась на колени какая-то бледнолицая дева и, обвив его руками, все крепче, крепче сжимала тиски объятий. Из ее уст вместо теплого дыхания вырывался леденящий ветер. Холодный пот покрыл лицо Набусардара. Он ощущал каждую его капельку, словно кто-то раскладывал у него на лбу тяжелые серебряные монеты.

Рядом распростерлось бездыханное тело Валтасара, его заколол верховный военачальник Кира — Гобрий. Царь мгновенно испустил дух; когда Гобрий выдернул меч из его груди, Валтасар был уже мертв.

Хмельной и грузный, халдейский царь тяжело свалился на устланный розами пол, лавровый венок с его головы упал и повис на резном украшении ступеней, которые вели к царскому креслу. Усыпанные драгоценными камнями ленты разметались по лесенке, конец одной из них касался правой руки Валтасара. Левая рука царя продолжала сжимать золотую чашу о двух ручках. Глаза его были закрыты, но губы, казалось, жили на мертвом лице, все еще шептали:

— Лепестки облетают… трава сохнет…

Набусардар завидовал мгновенной смерти царя. Ему же злая судьбина послала медленное умирание, избрав его свидетелем крушения и разора.

Он видел, как персы закалывали царских советников и сановников, срывали с них золото и украшения из драгоценных камней, сгребали со столов дорогую утварь и выносили вороха сокровищ. Не забыли они прихватить и золотые сосуды из храма Соломона. Защищаясь, вавилонские вельможи метали их в персов, но безуспешно. Один за другим падали наземь тела безоружных халдеев. Враги действовали с молниеносной быстротой, не давая им опомниться.

Лишь наместник Борсиппы, когда персидский военачальник занес меч, чтобы отрубить ему голову, успел крикнуть:

— Не убивай меня! Я уговаривал Валтасара сдать город без боя!

Но признание ему не помогло. Голова наместника покатилась по столу, оставляя кровавый след.

Каким-то чудом уцелел верховный судья Вавилона Идин-Амуррум, по-прежнему сидевший на скамье, и, когда резня прекратилась, его вместе с пророком Даниилом и верховным жрецом Исме-Ададом Сан-Урри взял под свою защиту.

Набусардар еще видел, как уцелевшую горстку вельмож, которые и без того не могли причинить никакого вреда врагу, персы связали и погнали впереди себя.

Борясь со смертью, с бледнолицей девой, которая все крепче и крепче сжимала его в двоих объятиях, Набусардар слышал, как орудуют солдаты Кира в соседних покоях, — должно быть, так же хозяйничали они сейчас по всей Муджалибе… по всему Вавилону… по всей Борсиппе. Мысль о борсиппском дворце придала ему сил, и он попробовал подняться. Но бледнолицая усмехнулась и снова окунула его голову в густой аромат роз.