Отвечая на самим собой поставленный вопрос «Почему они нас ненавидят?», президент Буш указал на свободы, которыми пользуются американцы. «Тем самым, — полагает американский политолог Э. Басевич, — Буш избавил себя и своих соотечественников от любых попыток переосмыслить глобальное влияние воздействия на мир американской мощи — политической, экономической, культурной. Поступая так, президент оживил старую склонность пренебрегать мнениями о себе иных — включая союзников — тех, кто видит в американском влиянии на мир явление случайное, проблематичное и периодически ошибочное». В предстоящей борьбе противником Америки будет не традиционный военно-политический антагонист, а иное видение места на планете человека и бога. Исход грядущей битвы будет, прежде всего, зависеть от деятельности образовательных систем, от ориентации масс медиа, от преобладающего общественного мнения, от мировосприятии молодого поколения нашего мира, от доминирующей культуры и фактора решимости ее защищать. При определенном культурном повороте Запад может оказаться не в состоянии выдвинуть политических деятелей, способных на выработку стратегии, а не суммы рефлекторных действий.

Единственные подлинно успешные национальные примеры капиталистической модернизации ограничены евро-атлантическим регионом и некоторыми колониями этого региона на тихоокеанском побережье.

А. Ливен, 2002

Мир утратил баланс, в чем вторжение американо-британских войск в Ирак убедило даже самых скептиков. Империя или не империя — во многом сфоластический вопрос. Американский исследователь Майкл Игнатьев категорически не согласен характеризовать американскую глобальную зону влияния как империю. Имперская форма правления характеризуется, по его мнению, прежде всего наличием колоний. Американская демократическая форма политического устройства страны не позволит Вашингтону иметь подлинные колониальные владения. «Великая иллюзия» оказалась стойкой — Соединенные Штаты, с точки зрения многих американских граждан, вели за собой мир, а не навязывали этому миру свою волю. Ими владели благородные мотивы, а не жесткое желание навязать свою волю.

А вот историк Пол Кеннеди (как и многие, многие другие) не согласен. Признаком имперского характера правления, по его мнению, является то, что Соединенные Штаты открыто и широковещательно резервируют за собой права, которые они категорически отрицают за другими странами. К примеру, Вашингтон резервирует за собой право на предупреждающий удар; ни при каких обстоятельствах американцы не согласятся делегировать такое право, скажем, России или Китаю. Это и есть главный признак империи — той формы правления, когда наиболее сильный компонент мировой силовой констелляции провозглашает за собой права, категорически отрицаемые за другими.

Нравится это кому-то или нет, но «Америка сегодня является Римом, приверженным необратимо делу сохранения и, если это оказывается возможным, расширения империи… Давайте не будем отрицать факты». Мифы об американской невинности может разделять сегодня лишь природно некритичный человек. Могущественное меньшинство (США сегодня — это менее 5 процентов мирового населения) уже не спрашивает санкции мирового сообщества для военных экспедиций. И по понятным причинам. Нет и не может быть собрана в обозримое время никакая коалиция, уравновешивающая колоссальную мощь Соединенных Штатов. Отныне и на десятилетия анализ понятия «Американская империя» будет главным занятием политологов.

Еще вчера весь западный мир во главе с США категорически отвергал возможность наказания до суда, а затем он стал бомбить Афганистан, основываясь на хорошо знакомых в России косвенных доказательствах. Еще вчера этот мир превозносил беспристрастные средства массовой информации, отстраненный объективный анализ, а затем он приступил к более понятным в незападном мире поискам справедливости до предъявления доказательств. Имеет место кризис мирового общежития как системы. Позволим себе напомнить, что и Лига Наций и ООН создавались с целью формирования организационной базы для мировой солидарности народов. А не для фиксации вопиющего материального и духовного разобщения на фоне односторонних действий лидера.

Нельзя сказать, что у стремления обеспечить абсолютную безопасность не было критиков в самой истории США. Именно это стремление Александр Гамильтон назвал «обманчивой мечтой», основанной на призрачной сверхуверенности в американской моральной исключительности и на преувеличенных страхах того, что Соединенные Штаты (ввиду демократического характера своего правительства и богатства своих естественных ресурсов) неизбежно послужат целью атак неких иностранных государств. Адъютант Вашингтона и первый министр финансов — Гамильтон справедливо полагал, что «несовершенство, слабость и пороки присущи любому правительству, любой форме правительства».

Прекрасные американские романисты Натаниэль Готорн и Герберт Мелвилл считали непростительным упрощенчеством безудержную идеализацию образа Америки. Один из героев Мелвилла — капитан Амаса Делано решает помочь тонущему испанскому кораблю, не зная, что рабы на этом корабле уже захватили своего капитана. Делано невольно попал на зыбкую почву грешного старого мира: кто прав, захваченный капитан или восставшие рабы? Натаниэль Готорн одержим идеей, что все в мире подвержено воздействию времени и, после пика роста, склоняется к упадку: «Мы можем не признавать несовершенство общественных форм, но мы не можем обеспечить их абсолютное совершенство и бессмертие». Лучшие умы Америки всегда предостерегали от самовнушения и преступной гордыни. Но предостережения великих знатоков человеческой природы либо забыты, либо самонадеянно отвергнуты. А идеи американской исключительности, идеи Америки как библейского города на холме стали национальной верой — прекрасной и ложной, источником идеализма и фанатизма. Оправданием нетерпимости и жертвенности, вызывающей спасительные порывы и способные завести в историческую западню.

Примером такой западни может служить рождающееся отношение единственной сверхдержавы к тому, что безусловно почиталось последние три с половиной века, когда Запад, овладев миром, решал свои противоречия «по правилам». В 1648 г. основные европейские страны договорились (по Вестфальскому соглашению, завершившему «тридцатилетнюю войну»), что не будут вторгаться во внутренние дела друг друга — не будут поддерживать внутренние религиозные силы, покушения, заговоры, подрывную деятельность на территории, находящейся под чужой юрисдикцией. Это ограничение сделало войны XVIII века значительно более ограниченными по масштабу, чем Тридцатилетняя война. Эта относительная «умеренность» продолжалась до тех пор, пока Великая французская революция не ввела революционную идеологию в систему международных конфликтов и идеологическое ожесточение опять показало свою кровавую сторону. Робеспьер упорно улучшал окружающий мир, пока не перепугал его смертельно. Но определенное уважение национального суверенитета продолжало существовать до тех пор, пока не сформировалась сверхдержава такой мощи, что ее лидеры — сенаторы, идеологи, журналисты вознесли внутренние проблемы и ценности выше международных. В результате буквально на наших глазах начала крушиться Вестфальская система национального суверенитета.