После январского переворота 1913 года лидеры КЕП по-прежнему держали правительство мертвой хваткой, но во время Балканских войн партия лишилась политической опоры в Македонии. Британская пропаганда, распространявшаяся из Египта, стала еще более резкой в стремлении разобщить турок и еще более бесстыдной в попытках вбить клин между ними и арабами. Правительству в Стамбуле стало ясно, что нужно расположить к себе эту крупнейшую нетурецкую группу населения империи. Статья в «Независимой газете» от 22 апреля 1913 года продемонстрировала, что в этом возникла крайняя необходимость:

Центральное правительство (которое с удивительной щепетильностью отнеслось к своей прежней позиции по этому вопросу) теперь изо всех сил старалось соответствовать требованиям арабов, стремившимся добиться более приемлемого для них стиля управления провинциями. Возврат к употреблению арбского языка в судах и средних школах, а также в прошениях и официальных сообщениях вызвал весьма позитивную реакцию: всего за несколько лет до этого использование турецкого в качестве общего для всей империи языка рассматривалось как средство интеграции, но требование повсеместно его употреблять вызвало озлобленность среди арабских подданных султана. В течение какого-то времени рассматривалось и другое предложение, которое состояло в том, чтобы перенести столицу из стратегически столь уязвимого Стамбула в центральную часть империи, возможно, в одну из арабских провинций. Эту идею поддерживал Махмуд Шевкет-паша, который был родом из Багдада. Он считал, что, став столицей, Алеппо заставит арабов не испытывать чувство отдаленности от центрального правительства. Другие, опасаясь, что арабы скоро выйдут из состава империи, предлагали перенести столицу в один из городов Анатолии.

Но величайшим компромиссом 1913 года, на который, подчиняясь логике обстоятельств, вынуждено было пойти контролируемое КЕП правительство, стало то, что ему пришлось использовать ислам в качестве политического инструмента, укреплявшего лояльность арабов османскому государству и его халифу, то есть как средство, сдерживающее сепаратистские тенденции. Это напоминало методы Абдул-Хамида, который использовал религию в тактических целях: в условиях, когда потеря территорий заставила считать «османизм» не более чем пережитком старины, судя по всему, не было никакой альтернативы той версии «исламизма», которая была приспособлена к текущей обстановке и стала средством обеспечения лояльности мусульман-арабов. Результатом выборов 1914 года стало то, что арабы получили в парламенте больше мест, чем когда-либо прежде. Как и многие другие этнические группы, которые отвратило от себя властолюбивое центральное правительство, османские арабы в целом все еще не могли представить себе какое-либо иное политическое оформление своего существования: даже Ливийская война, которая показала неспособность османской армии защитить земли арабов-мусульман от иностранной агрессии, лишь несколько ослабила преданность арабов империи.

Ставшая итогом Балканских войн потеря западной Фракии, Македонии и Албании нанесла тяжелый удар по Османской империи, которая еще с XIV века контролировала значительную часть этих территорий. Повторилась катастрофическая ситуация с беженцами, которая неоднократно имела место в XIX веке, когда балканские мусульмане в массовом порядке бежали в направлении Стамбула. Одним из тех, кто покинул Македонию задолго до того, как это сделали его бывшие подданные, был низложенный султан Абдул-Хамид. В октябре 1912 года его посадили на германский корабль, стоявший в Фессалониках, и доставили в Стамбул, в босфорский дворец Бейлербеи, где он и жил до конца своих дней. Этот дворец не был таким уединенным местом, как дворец Йылдыз. В Бейлербеи он не мог отгородиться от окружающего мира, который стремительно менялся прямо у него на глазах.

Экономические кризисы XIX столетия, связанные с чрезмерно интенсивной эксплуатацией, а также опека со стороны европейских промышленно развитых стран, закрепили за Османской империей статус полуколониального государства. Многие из появившихся в годы правления Абдул-Хамида предприятий в сфере инфраструктуры и экономики (такие как страховые компании и банки, порты и железные дороги) принадлежали иностранцам, партнерами которых становились османские немусульмане. Большие затраты на обслуживание государственного долга поглощали значительную часть государственных доходов, к тому же порядок погашения долга определялся советом, в который входили семь человек, причем пятеро из них были иностранцами. На эти явные признаки унижения можно было взвалить вину за все несчастья империи, и поэтому их существование было выгодно КЕП. Еще более явным признаком унижения стал пересмотр условий мирного договора, которые обсуждались в Лондоне в декабре 1912 года. Вызванный тем, что в начале 1913 года турки вернули себе Эдирне, этот пересмотр практически ничего не изменил. Добившись в 1912 году принудительного роспуска парламента, либеральная оппозиция продемонстрировала свою силу, но ее сопротивление было подавлено, когда за совершенным в июне 1913 года убийством Махмуда Шевкет-паши, последовали казни либералов. Начиная с 40-х годов XIX столетия, казни бывших чиновников стали исключениями из правила, согласно которому ссылка считалась достаточным наказанием, после чего часто следовала реабилитация. Спустя семьдесят пять лет, во время второго и третьего конституционных периодов Османской империи, судьба бывших государственных деятелей могла сложиться гораздо хуже.

В январе 1914 года Энвер, теперь уже паша, стал военным министром; военный губернатор Стамбула (Ахмед) Кемаль-паша, который отомстил либералам за убийство Махмуда Шевкета, стал военно-морским министром; а бывший почтовый служащий Талаат, который долгое время был центральной фигурой гражданского крыла КЕП, теперь служил министром внутренних дел. Парламент, сформированный после выборов 1914 года, лучше, чем прежде, отражал этнический состав населения Османской империи. Среди депутатов парламента стало больше арабов, чем в парламентах предыдущих созывов, и некоторые из них были членами КЕП, который обладал большинством. Это обстоятельство уберегло КЕП от серьезного политического противодействия: он выдвинул предложение ввести такие инструменты принуждения, как «воля парламента». В результате правительство стало использовать авторитарный стиль управления государством. В течение следующих четырех лет вмешательство каких-либо иных сил в политический процесс стало еще более ограниченным, поскольку шла Первая мировая война. Один современный автор обобщил ситуацию того времени, задав вопрос и ответив на него: «Можно ли назвать форму государственного устройства Османской империи 1914 года личной диктатурой во главе с Энвером однопартийным государством во главе с «Партией единства и прогресса» [КЕП] или просто военным режимом? Возможно, ответ состоит в том, что это было нечто среднее между тремя упомянутыми формами».