Но решение сместить Саддама Хусейна вновь отдалило европейцев от Вашингтона и друг от друга. Тони Блэр решительно поддержал США, не в последнюю очередь потому, что Саддам Хусейн фигурировал как «злодей» в его «Чикагской речи» 1999 года, когда Джордж Буш-младший был простым кандидатом от Республиканской партии. В более общем плане Блэр воспринял события 11 сентября как возможность создать более справедливый и безопасный мир: «Калейдоскоп распался, фрагменты разлетелись, давайте же упорядочим мир вокруг нас».[1497] По мнению Блэра, диктаторы наподобие Саддама Хусейна поддерживали терроризм, истязали собственное население и пытались направить агрессию общества против Запада. Итальянский премьер-министр Сильвио Берлускони, испанский лидер Хосе Мария Аснар, страны Балтии и большинство стран бывшего Советского блока – министр обороны США Дональд Рамсфельд окрестил их «Новой Европой» – последовали примеру британцев и американцев. Париж и Берлин, с другой стороны, не верили, что Саддам Хусейн является серьезной угрозой для Запада, и опасались, что война за его свержение окажется дорогостоящим отвлечением от борьбы с терроризмом. Они также намеревались отобрать лидерство в Европе у Лондона и мобилизовать Союз как противовес американскому однополярному миру. На заседании Совета Безопасности Организации Объединенных Наций, где Франция воспользовалась правом вето, Жак Ширак помешал попыткам британцев и США заставить этот орган принять меры по соблюдению положений о разоружении в соглашении 1991 года о прекращении огня.

Канцлер Германии Шредер пошел еще дальше, заверив население в ходе предвыборной кампании 2002 года, что Германия не поддержит нападение на Ирак, даже если таковое будет одобрено Организацией Объединенных Наций. Это решение являлось составной частью сознательной тактики по отделению «немецкого пути» от дороги, которую выбрали Соединенные Штаты. «Эпоха, на протяжении которой мы смотрели на Америку и на других в качестве моделей для нашей экономики, миновала, – сказал канцлер многочисленным слушателям на Опернплац в Ганновере. – Как обстоят дела в Соединенных Штатах, со всеми их банкротствами, с эксплуатацией простых людей, которые теперь не знают, кто будет заботиться о них, когда они постареют, – я говорю вам, что это не немецкий путь, мы не хотим подобного для нашего народа». Что касается Ирака, Шредер посоветовал не «играть в войны и военные интервенции… Мы не будем в этом участвовать».[1498] Впервые в истории трансатлантического альянса немецкое правительство публично и принципиально разошлось с Вашингтоном по вопросу, исключительно важному для администрации президента США.[1499]

В марте 2003 года союзная коалиция вторглась в Ирак, свергла Саддама Хусейна и успела насладиться кратким «медовым месяцем», когда шиитское большинство радовалось избавлению от диктатора и от доминирования суннитов. В отличие от Боснии и Косово, тем не менее, военное противостояние в Ираке не завершилось с окончанием основных боевых действий. Отчасти это объяснялось тем, что никакого оружия массового уничтожения в стране не нашли. Вдобавок обстановку обострило восстание «мятежников»-баасистов, которых поддерживала Сирия и которые враждовали с боевиками-шиитами, за чьей спиной стоял Иран, с суннитами, боявшимися утраты былых привилегий, и с разнообразными джихадистами из разных стран; все они защищали Ирак от оккупации. В конце 2003 и в 2004 году американцы прилагали все усилия, чтобы удержать ситуацию под контролем. Шансы утверждения демократии в Ираке и последующей трансформации региона в целом казались призрачными. Одновременно возник хаос на восточной периферии Европы. Стало совершенно очевидным, что «суверенная демократия» президента Путина означает не только весьма ограниченный суверенитет для соседей России, но и существенно урезает демократические перспективы.[1500] В сентябре 2003 года Россия создала «единое экономическое пространство» в рамках широкого соглашения о сотрудничестве с Беларусью, Казахстаном и Украиной взамен лишившегося смысла Содружества Независимых Государств (СНГ). Это соглашение подверглось столь гневной критике со стороны украинских националистов во главе с харизматичным демократом Виктором Ющенко, что парламент в Киеве ратифицировал документ с большим трудом. Москва все более открыто вмешивалась в дела Украины и поддерживала своего кандидата Виктора Януковича, чей электорат находился на русскоговорящем востоке страны. В Беларуси в 2005 году возникла напряженность между «Союзом поляков», которые искали помощи у Варшавы, и спонсируемой Москвой автократией президента Лукашенко.

Совокупные последствия иракского кризиса и возрождения великодержавных амбиций России для европейской геополитики были колоссальными. На дипломатическом уровне Париж и Берлин добивались более тесного сотрудничества с Москвой, чтобы уравновесить то, что они воспринимали как глобальные притязания США на гегемонию, а также ради продолжения поставок российских энергоносителей, особенно газа, от которого зависела большая часть Европы. Совместная декларация трех держав в марте 2003 года показала, как заявил канцлер Германии, что они способны противостоять американцам, если будут держаться заодно. Сразу после окончания войны в Ираке европейские противники американо-британской операции собрались в Люксембурге, и тон на встрече задавали французы и немцы. В конце года Шредер посетил Китай, в основном для того, чтобы договориться о заказах для немецкой промышленности, выходившей из рецессии; отмахнувшись от вопросов о правах человека, он призвал ослабить эмбарго ЕС на поставки оружия Пекину. Франция и Германия также договорились временно отказаться от собственных критериев стабильности и роста, установленных Маастрихтским договором, и закрыть глаза на нарушения в других странах Союза. В отличие от поколения немецких лидеров, которое всемерно восхваляло трансатлантические связи, Шредер все чаще говорил о европейской миссии Германии и отличительном «немецком пути». Он и его французские коллеги продолжали процесс интеграции для того, чтобы обеспечить Европе «вес», необходимый для соперничества и равноправного диалога с Соединенными Штатами. Битва за Европу вступила в новую фазу: среди элиты широко распространились надежды и ожидания, что континент обретет подлинное единство и станет важным игроком на мировой арене.[1501]

В середине апреля 2003 года Чешская Республика, Эстония, Кипр, Латвия, Литва, Венгрия, Мальта, Польша, Словения и Словакия подписали протоколы о вступлении в ЕС; в общей сложности еще 100 миллионов человек предполагалось включить в Союз в течение года. В июне 2004 года Хорватия получила статус кандидата. Шесть месяцев спустя начались переговоры с Болгарией и Румынией, присоединение которых было одобрено в конце апреля 2005 года. Одновременно ЕС прилагал усилия по укреплению своего политического и военного единства. На саммите в Неаполе в 2003 году была учреждена структура оперативного планирования в военной штаб-квартире ЕС в Брюсселе. Обсуждались предварительные проекты «Европейской конвенции», которые появились вскоре после окончания войны в Ираке. В конце октября 2004 года европейские правительства подписали договор о конституции единой Европы. Это означало количественный и качественный сдвиг, поскольку реальные силы перемещались с национального уровня на наднациональный. Почти удвоилось количество сфер, решения в которых принимались квалифицированным большинством голосов, что далее «размывало» национальный суверенитет; прежде всего это касалось сфер юстиции и внутренних дел. Больше полномочий предоставили Европейскому парламенту в надежде увеличить демократическую легитимность.[1502] Но самые радикальные преобразования предполагались в области обороны и внешней политики. Конституция предусматривала введение должностей министра иностранных дел и президента ЕС. И это были вовсе не финальные шаги. В преамбуле подтверждалась «приверженность максимально тесному союзу».[1503] Теперь оставалось лишь ратифицировать конституцию и сделать ее законом.