– Да вы все – просто сперма! – вскричал Максимка и вскочил на ноги. – Ну что, слизнячество, собралось и уставилось? А я-то подумал – инопланетяне нагрянули. Пришли пополнить свои ряды? Это мы умеем! Девчонок и мальчишек ебать – это каждый дурак может. А я всё, ВСЕ ебал! Я вас ебал! Я все вещи ебал!

Войдя в раж, Максимка повел вокруг себя потемневшими очами – что бы такое выебать? На глаза попался барометр. Одним движением Максимка насадил барометр на хуй и стал двигать его вверх и вниз, крепко держа обеими руками. При этом он орал. Остальные ребята с изумлением наблюдали за его действиями. Девушки, кажется, извивались от смеха.

Не прошло и трех минут, как мощная струя спермы, пробив насквозь резное навершие барометра, выплеснулась на плато и понеслась к «своим», на ходу распускаясь в огромного тусклого «доезжачего». Влившись в ряды «своих», он оказался вдвое выше остальных.

– Что, подарил я вам Великана? – гордо крикнул Максим. – Довольны?

И он запел грубо, но исступленно:

Волга, Волга, матерь-Волга,

Волга – русская река,

Не видала ты подарка

От донского казака…

– Вот вам еще подарочек! – Максимка раскрутил барометр, держа за сплющенное кольцо, и с чудовищной силой метнул его в необозримую толпу доезжачих. – От всего сердца, блядь! А где же ваш генерал? Чего он сам-то не пожаловал?

– Вот и генерал Дислеруа, – спокойно произнесла Элен, показывая пальцем в небо.

Максим поднял лицо, но ничего особенного не увидел в небе. Спустя минуту он разглядел полоску, которая пересекала небо пополам. Полоска была ровная, тонкая и могла бы сойти за след самолета, если бы не была такой длинной, четкой и прямой.

– Какая-то полоска… Больше ничего не видно, – сказал Максимка.

– Генерал Дислеруа – это и есть совершенно прямая линия в небесах, – произнесла Элен.

– Да?

Максимка пожал плечами. Линия в небесах не очень заинтересовала его. Она казалась нейтральной и равнодушной ко всему, а мальчуган любил яростных и опасных врагов. Он снова обратил взгляд на доезжачих. Те хотя и не казались яростными, зато заполняли все пространство до горизонта, и количество делало их угрожающими. Но с ними происходило нечто странное. Барометр, который Максим швырнул в них, не упал, а повис, словно застряв в студенистой массе. При этом он удалялся, как если бы доезжачие передавали его друг другу. Стало видно, что вокруг барометра доезжачие как-то странно слипаются, образуя огромный сгусток. Максим вспомнил, что так рождаются жемчужины – случайная песчинка попадает в раковину моллюска, и микроскопический хозяин раковины начинает пеленать ее своей слизью, чтобы сгладить резкость чужеродного присутствия. Перламутровая слизь наслаивается слой за слоем, постепенно застывает, и так – как снежный ком – растет и крепнет жемчужный шарик. Барометр стал этой «песчинкой» – в среде доезжачих образовался студенистый шар, он рос с поразительной скоростью, все новые доезжачие вливались в него. Одновременно небо потемнело, появились рваные синие облака, которые быстро неслись куда-то, на глазах темнея и наливаясь лиловым. Далекий гром прогрохотал по задворкам небес, и первая молния сверкнула далеко-далеко, там, где море смыкалось с небом. Студенистый шар скатился к краю плато и упал в море, топя хрупкие лодочки доезжачих. Уцелевшие доезжачие, не приклеившиеся к шару, стали отступать. Было видно, как внизу, на море, они загружаются в свои лодки и начинают лавировать среди других лодок, еще пустых, совершая обратное движение к горизонту. На небе быстро формировалась грозовая туча, и только светлая полоска оставалась отчетливо видна, пронзая эту тучу насквозь. Похоже было на моток черно-лиловой пряжи, которую намотали на платиновую спицу. Гром грохотал все увереннее, и молнии чаще пробегали, ветвясь, по небу. Вдруг белая молния ударила в дерево недалеко от них, и дерево вспыхнуло, как длинный высокий костер. В ту же секунду хлынул отвесный, сплошной ливень. Вся компания вскочила, и все побежали, как были, голые, вверх, по направлению к лесу. Ливень был теплым, и блаженно и весело было бежать под его струями. Все хохотали. Наверху доезжачие стояли разреженно, ливень смывал их, они скользили и падали в море. Ребята вбежали в лес и побежали по широкой тропе, размываемой ливнем. Максимка бежал, держась за руки с одной из девушек. Ему было так хорошо, так весело, как никогда прежде. Он понимал, что влюблен, что страстно любит эту девушку, а может быть, и ее сестру тем более что он не знал, кто в данный момент бежит рядом с ним: Элен или Эвелин. Яркие экзотические грибы смотрели на них из травы, сверкая в дожде.

Они выбежали на другую сторону острова, пробежали мимо скелета, в глазницах которого плескалась дождевая вода, стали спускаться по крутому склону в бухту. Спускаясь, задевая босыми ногами за острые камни, Дунаев вдруг понял, что он уже не Максимка Каменный, а снова Дунаев. Ему было все равно. В детском теле жилось удобнее. Впрочем, разница незначительная.

Их лодка почти затерялась среди лодчонок доезжачих. На потемневшем пенном море их лодчонки подбрасывало, и казалось, надвигается шторм – тем не менее они веером шли от острова.

Они подбежали к своей лодке. Снорре надавил на рычаг, взревел мотор, и лодка в высоком кружеве брызг вышла из бухты в открытое море. Все вокруг быстро наполнялось глубокой синей тьмой, словно в пространство лили чернила. Белели там и сям лодчонки доезжачих, в них стояли безликие существа, направляя суденышки свои вдаль.

Парторг посмотрел назад, на Остров. Остров уже почти погрузился в тьму только оранжевое пламя узкими потоками расползалось по его вершине. Это загорелся от удара молнии лес. Сынок внимательно и, как показалось, с печалью смотрел на лодчонки доезжачих, уходящие в темное море.

– Что, жалко расставаться? – спросил Дунаев.

– Завидую им. Нет никого счастливее. Они вечные странники. Везде открыт им свободный и безграничный простор. Везде и навсегда. Вечное странствие в беспредельном… Без боли. Без мыслей. Это ли не счастье?

– Кто они? Зачем они были здесь? Кто такой генерал Дислеруа? Что все это значит? – Дунаев внезапно схватил своего сына за мокрое плечо и встряхнул.

Сынок медленно повернул к нему свое белое лицо с мягкими, словно бы исчезающими чертами. Микроскопические, почти невидимые глазки казались засыпающими. Длинные мокрые темные волосы прилипли к лицу. Сквозь них Сынок многозначительно и сонно взглянул в лицо «отца».

– Сегодня ты видел Бога, отец. В одном из Его обликов. Смотри, Он еще виден. Взгляни внимательнее – ты не скоро увидишь Его снова таким. Сегодня ты был к Нему ближе, чем думаешь. – Сынок указал на небо, где среди черной тьмы и несущихся туч все еще отчетливо проступала тонкая светлая полоса.

– Генерал Дислеруа – так мы называем Бога в наших краях. Это не тот Бог, которого вы величаете Богом Авраама, Исаака и Иакова. Точнее, Бог – один-одинешенек, но к нам он повернут другой стороной. Нам он является в виде линии, пересекающей небеса пополам.

– Вам… Это кому?