— Куда вы так спешите, дражайшая невестка? Наш милый поэт немало потрудился, дабы доставить нам удовольствие. Он жаждет услышать похвалу из ваших прекрасных уст.

— Отпусти ее, — пробурчал Карадон Толли. — Пусть все убираются восвояси. Нам с тобой есть о чем поговорить, брат.

— Но как же наш бедный стихотворец? — с ухмылкой настаивал Хендон. — Неужели прекрасные дамы не наградят его ни единым словом одобрения?

Элан покачнулась, и Тинрайту показалось, что она вот-вот упадет без чувств. Если бы это случилось, тщательно разработанный план поэта пошел бы прахом: вокруг Элан собрались бы обеспокоенные фрейлины и горничные, к ней пригласили бы лекаря, и в этот вечер она ни на мгновение не осталась бы в одиночестве. Однако Элан взяла себя в руки.

— Разумеется, любезный деверь, я очень благодарна поэту за доставленное удовольствие, — произнесла она усталым ровным голосом. — Его поэма произвела на меня сильное впечатление. Произведения, посвященные деяниям богов, всегда чрезвычайно поучительны. Мы внимаем им и осознаем, как построить собственную жизнь согласно требованиям разума и справедливости.

С этими словами она сделала реверанс, оперлась на руку своей горничной и медленно вышла из зала. Шум голосов, стихший во время речи Элан, поднялся вновь.

— Благодарю богов за то, что моя жена не похожа на эту надменную особу, — поджав губы, изрек Карадон. — С такими нежными цветами чересчур много возни. Маленькая Элан всегда была слишком меланхолична.

Хендон Толли сделал поэту знак подойти и, когда тот почтительно приблизился, сунул ему в руку звякнувший кошелек.

— Благодарю вас, лорд Толли, — пролепетал Тинрайт и сунул кошелек в карман так поспешно, что не успел понять, туго ли он набит. Это уже большая удача — получить от Хендона награду, а не оплеуху или оскорбление.

— Вы очень добры, милорд. Я счастлив, что мое скромное творение…

— Ваше скромное творение изрядно меня позабавило, а в последние дни мне редко случалось забавляться. Кстати, вы заметили, как сморщился старый хрен Броун, когда вы читали о том, что кровь властителя-тирана удобрит почву нашей родной страны? Я чуть не расхохотался, глядя на него.

— Я… я ничего не заметил, милорд.

— Откровенно говоря, среди придворных нашлось не много ценителей поэтического слова, — продолжал Хендон. — Во время чтения все ерзали, как караси на сковородке. Нет, здешний двор не идет ни в какое сравнение с двором Сиана. Тамошние вельможи образованны, остроумны, способны оценить хорошую шутку и понять смысл философской метафоры. А эти невежи и тупицы нагоняют на меня скуку. Их общество кажется мне пресным, как овсяная каша без соли.

— Довольно, Хендон, — резко бросил Карадон. — Отпусти наконец писаку. Нам предстоит серьезный разговор, и ты изрядно утомил меня своими дурацкими забавами.

Тинрайт заметил, как Хендон метнул на герцога странный взгляд, в котором насмешка соединилась с отвращением.

— Слушаюсь и повинуюсь, старший брат, — отчеканил он. — Вы можете идти, поэт.

Тинрайт поспешил воспользоваться разрешением. Он был готов дать руку на отсечение, что Хендон замыслил убить собственного брата. Карадон явно знал о его намерениях и, возможно, собирался нанести упреждающий удар. Братья так сильно ненавидели друг друга, что не давали себе труда скрывать это даже в присутствии постороннего. Прекрасное семейство, ничего не скажешь. Неудивительно, что Элан хочет спастись от них любой ценой и предпочитает смерть такой жизни.

— Благодарю вас, лорды, — бормотал Тинрайт, пятясь задом к двери. — Вы были очень добры ко мне.

Заметив, что Эрлон Мигер — придворный поэт, слишком много о себе воображавший, — стал свидетелем его разговора с братьями Толли, Тинрайт испытал миг истинного блаженства. По лицу Мигера было видно, что он отчаянно завидует, и Мэтт почувствовал себя избранником судьбы.

— Купи себе вина, Тинрайт, — крикнул ему вслед Хендон Толли. — Наверняка у тебя пересохла глотка. По-моему, читать вслух нескладные вирши — такая же утомительная работа, как и убивать. Но не такая приятная.

Никогда прежде ему не доводилось проводить час в таком томительном ожидании. Он постучал в ее дверь, когда колокола били окончание вечерней молитвы.

Элан М'Кори, облаченная в свободный черный балахон, открыла дверь сама. Тинрайт догадался, что она отослала всех слуг, дабы не подвергать его риску, и вновь испытал пронзительный приступ нежности. Эта женщина пробуждала в нем такие сильные чувства, что это удивляло его самого.

Он посвятил любовному безумию множество стихотворений, но впервые на собственной шкуре познал, что это такое. Прежде поэт испытывал чувство тайного превосходства по отношению к своим героям, сгоравшим в любовном огне. Ныне не проходило мгновения, чтобы Мэтт не вспомнил о Элан М'Кори: он думал о ней, когда ел, пил и даже спал. «Сладостная истома», о которой он так часто упоминал в своих творениях, была мучительнее любого телесного недуга. Порой, когда после бурной ночи, проведенной в обществе Хьюни и Теодороса, у Тинрайта раскалывалась голова, он думал, что достиг предела страданий. О, как сильно он ошибался! Головная боль была сущим пустяком в сравнении с пресловутой «сладостной истомой». Выражение «сердечная рана» оказалось вовсе не метафорой, оно имело буквальный смысл! И лекарство от этой раны оставалось одно — смерть!

Боль незаживающей «сердечной раны» усугублялась страданиями Элан. Поэт ощущал их как свои собственные. Прежде он и думать не думал, что способен на такое!

Тинрайт хотел взять Элан за руку, но она не позволила.

— Госпожа, позвольте мне в последний раз попросить вас — не делайте этого!

Тинрайт чувствовал себя невероятно усталым и опустошенным. Он знал, что его мольба будет напрасной. Колесо судьбы, увлекавшее Элан, невозможно было остановить. Но он не мог отказаться от последней попытки.

— Вы преданный, добрый друг, Мэтт, — ответила она. — Сложись все иначе, я была бы счастлива ответить на ваше чувство. Но у меня нет иного выхода. Хендон не из тех, кто выпускает добычу из когтей. Мои страдания доставляют ему радость, и если он узнает, что я питаю к вам привязанность, он убьет вас без колебания. Мне этого не вынести. — Элан опустила голову. — Недалек тот день, когда Хендон завладеет королевой Аниссой. Возможно, он уже добился своего — по крайней мере, он флиртует с этой глупой девчонкой, словно она уже стала вдовой. Никто не знает, какие темные бездны зла таятся в душе этого человека.

Она глубоко вздохнула, затем развязала тесемки на вороте балахона, и он упал к ее ногам. Тинрайт невольно зажмурил глаза, ибо Элан показалась ему ослепительно прекрасной. Под балахоном скрывалось белоснежное платье, в котором она походила на невесту или на привидение.

— Вы принесли то, о чем я просила? — дрогнувшим голосом осведомилась Элан.

Ее охватило возбуждение, взор ее светился счастьем, словно ей и в самом деле предстояло идти к венцу.