Какое-то время этот глаз угрюмо смотрел на Хелу. Потом на поверхности рубиновой сферы возникли признаки рисунка. Не запятые или косы случайных воздушных потоков, не разнонаправленно крутящиеся ленты циклонов и антициклонов, не циклопические глаза могучих бурь и ураганов. Линии были аккуратными и точными, как мастерски вышитый на ковре узор, и они становились четче, будто невидимые руки продолжали ткать. Потом линии пришли в движение. Вскоре они уже походили на четкий орнаментальный лабиринт или даже на извилины мозга. Цвет менялся от рубинового к бронзовому и дальше к темно-серебряному.

Из планеты вылетели тысячи острых клиньев, они повисели и осыпались в безликий океан цвета ртути. Океан расчертился на клетки, словно шахматная доска; та превратилась в сферический городской ландшафт невероятной сложности; его пожрал ползучий хаос.

Снова возникла планета, но она уже не была прежней. Миг – и в небе уже другой газовый гигант. Еще миг – и новый облик. Менялись краски и рисунки вихрей. Вот Халдора обзавелась гирляндой спутников, обращающихся вокруг нее самым немыслимым образом. Вот у нее уже два пояса, пересекающиеся, проходящие друг через друга. А теперь она распалась на дюжину идеальных кубов. А теперь превратилась в месяц с аккуратной внутренней кромкой, словно недоеденный торт. А теперь это круглое зеркало, отражающее звезды. Девятиугольная планета. Круглая пустота.

Несколько секунд в небе висела лишь черная сфера. Потом она задрожала, как наполненный водой воздушный шарик.

В конце концов исполинский маскировочный механизм не выдержал и сломался.

– Я ослеп! Ослеп! Ослеп! – обморочным голоском повторял Куэйхи, хватаясь за глаза.

Грилье положил шланг пневматического коммуникатора, склонился над настоятелем, достал из кармана блестящий оптический прибор с ручкой из слоновой кости и посмотрел через него в полные ужаса вытаращенные глаза. Другой рукой он водил перед лицом настоятеля, роняя на глазницы тень и наблюдая за реакцией зрачков.

– Вы не ослепли, – сказал он. – По крайней мере не на оба глаза.

– Вспышка…

– Вспышка повредила ваш правый глаз. Неудивительно: вы смотрели прямо на Халдору, когда это случилось, а мигательный рефлекс у вас, естественно, утрачен. К счастью, почти в тот же миг собор качнулся: что бы ни вызвало вспышку, оно встряхнуло машины Глаура. Этого было достаточно, чтобы сместить луч, идущий сюда с вершины башни, от светоколлектора. Так что полного воздействия вспышки вы избежали.

– Я ослеп, – повторил Куэйхи, словно не слышал ничего из сказанного Грилье.

– Но меня вы видите, – возразил врач, поводив пальцем. – И прекратите ныть.

– Помогите мне.

– Помогу, если объясните, что случилось и почему, черт возьми, «Пресвятая Морвенна» идет на автоматике.

Судя по голосу, Куэйхи начал успокаиваться:

– Я не знаю, что случилось. Если бы ожидал, стал бы смотреть, как вы думаете?

– Похоже, это ваши друзья-ультра постарались. Помнится, они говорили о своем интересе к Халдоре.

– Сказали, что хотят направить к планете зонд.

– Похоже, они кое о чем умолчали, – заключил Грилье.

– А я им поверил…

– Вы так и не ответили насчет автоматики. Глаур сказал, что мы не сможем остановиться.

– Да, в течение двадцати шести часов, – проговорил Куэйхи, словно читая вслух техинструкцию. – Эта мера рассчитана на чрезвычайные ситуации, такие, например, как попытка низложения руководства собора, с тем чтобы «Пресвятая Морвенна» могла продолжать движение по Пути до тех пор, пока не будет восстановлен порядок. Ручное управление реактором и ходовой частью системой заблокировано автономным, надежно защищенным таймером. Камеры управления следят за Путем; гироскопы предотвратят отклонение от курса, даже если все визуальные ориентиры будут потеряны; многочисленные системы непрерывного наблюдения за звездами обеспечивают возможность астронавигации. На случай отказа всех этих средств вдоль Пути уложен индукционный кабель, мы сможем следовать по нему.

– И когда же включили таймер?

– Это последнее, что сделал Сейфарт, прежде чем отправился на «Ностальгию по бесконечности».

Несколько часов назад… много часов, но меньше двадцати шести.

– Значит, собор пойдет через мост и ничто не остановит его, за исключением поломки?

– Грилье, вы когда-нибудь пытались сломать реактор? А металлическая ходовая часть весом в тысячи тонн – думаете, ее легко повредить?

– Я просто интересуюсь, каковы наши шансы.

– У нас, дорогой мой генерал-полковник, отличные шансы добраться до моста и перейти по нему на ту сторону.

Это был крохотный орбитальный кораблик, чуть больше той посадочной капсулы, которая доставила Хоури на Арарат. На слабейшей тяге капсула выскользнула из чрева «Ностальгии по бесконечности». Сквозь прозрачные пятна в бронированной кабине Скорпион смотрел, как огромный старый субсветовик медленно отдаляется, похожий скорее на астероид с диким рельефом, чем на космический корабль. У свиньи перехватило дыхание: впервые он воочию видел трансформации корпуса «Ностальгии».

Это было красивое и жуткое зрелище. Корабль вышел на траекторию снижения, направляясь к подготовленному для него на поверхности спутника ложементу. Теперь поверхность его корпуса менялась квадратными километрами, слои биомеханического покрытия и радиационной защиты отваливались, как сгоревшая на солнце человеческая кожа. Корабль приближался к Хеле, оставляя за собой шлейф из фрагментов корпуса, образовав темный неровный хвост, словно у кометы.

Для Скорпиона этот хвост был прекрасным прикрытием, позволившим незаметно выбраться из корабля.

Скорпион знал: все, что происходит, – не случайно. Несбалансированные нагрузки, сопровождающие посадку субсветовика на Хелу, – вовсе не причина этого распада. Просто капитан решил сбросить бо́льшую часть корпуса. В тех местах, где полностью сошла обшивка, открылось сложнейшее устройство корабельного нутра. И даже там, в плотных недрах «Ностальгии по бесконечности», происходили грандиозные перемены. Обычный процесс трансформации капитана получил ускорение. Старые схемы корабельных помещений пришли в негодность – никто теперь не знал, как пробираться по совершенно новым лабиринтам. Но это не играло ровно никакой роли: все оставшиеся в живых члены команды собрались в носу, на маленьком и тесном, но зато стабильном уровне, и если внизу остался кто-то живой, то это могли быть лишь недобитые соборные стражники, и было ясно, что протянут они недолго.

Никто не просил капитана расправляться с ними, как никто не приказывал ему садиться на Хелу. Даже если бы на борту вспыхнуло восстание – если бы кто-то из начальства решил бросить Ауру в беде, – это ничего бы не изменило. Капитан Джон Бренниген уже все для себя решил.

Выйдя из шлейфа, состоявшего из кусков корабельной обшивки, Скорпион дал своему шаттлу команду на форсаж. Последний раз он управлял космическим кораблем очень давно, но это не имело значения: крохотная машина точно знала, куда ей лететь. Внизу кружилась Хела: Скорпион увидел диагональный шрам Рифта и совсем слабенькую царапину поперек него – мост. Он дал увеличение, стабилизировал картинку и сместил ее вниз, отыскивая «Пресвятую Морвенну» на ее пути к Пропасти. Он мог лишь догадываться, что происходит на борту собора: с момента обнажения механизма Халдоры все попытки связаться с Куэйхи и его заложниками терпели неудачу. Наверняка настоятель отключил или разрушил все средства связи – завладев наконец «Ностальгией по бесконечности», он не желает отвлекаться ни на что. Скорпион надеялся, что Аура и остальные пока живы и Куэйхи не полностью утратил рассудок. Если с настоятелем невозможно переговорить при помощи обычных средств, свинья даст ему сигнал остановиться, очень четкий и убедительный.