другом как приклеенные. Кто из них кого преследовал, почему?

– Ты ревнуешь, – сказала Рита. Кирилл заскрипел зубами и предпочел перевести тему:

– На самом деле да, я решаю вопрос с заграничной интернатурой. Так что к маю, возможно, перееду. В больнице у Рея мне будут рады, там еще с лета не восполнен кадровый состав. Не едут люди из больших городов.

– Тогда лови момент, – пробормотала сестра. Она задумчиво смотрела в окно. – Я переезжала, еще не зная, не ошиблась ли. Будет ли мне там хорошо. Меня просто тянуло. А ты уже знаешь, что там мог бы быть твой второй дом. Друзья. Союзники.

Когда ты умер, Макс, я поставил все на паузу, передумал даже досрочно сдавать экзамены. Приличные крысы не бегут с тонущих кораблей. Но сейчас, наверное, я все-таки поеду, потому что от моего присутствия кому-то действительно перестает становиться легче.

Мы все меньше общаемся. Я все лучше вижу то, что и было изначально, – те самые «звездные пары» из Сашиных записей. Они все еще вращаются в непосредственной близости друг от друга, но некоторые звезды выпали. А некоторые ищут новые системы.

Это нормально. Папа был прав. Мы все уже проверены боем, даже несколькими боями, и выдержали почти все. Я верю, что мы останемся чем-то единым. Мушкетерами, стрелками, шарами из газа, стаей животных разных видов, неважно. Останемся, но сейчас правильнее себе не врать. Нам всем нужен он – свежий ветер, который прогонит трупный запах. А я хочу еще и быть поближе к Дорохову: мне пишут, что его состояние стабилизируется. Может, он очнется. Может, помнит убийцу. Рей держит обещание, палату, конечно, не охраняют с оружием, но Вячеслав Александрович под присмотром.

Я никому не дам его тронуть.

И сделаю все, чтобы этот ад кончился.

Бой продолжается. Да, Макс?

29.05.2007. Марти

Не нужно домом быть, чтоб призрак

Тебя настиг.

Он в голове, далек и близок.

Так – каждый миг.

Куда страшней, чем полуночный

Бесплотный рой,

Тот белый день, когда приходит

Мучитель твой.

Куда страшней, чем в церкви старой

Хор мертвецов,

Из мыслей изгонять усталых

Врага лицо.

Ты думал, убежал, закрылся

И силы есть.

Но повернулся, а убийца

Уже ждет здесь.

Грохочет револьверный выстрел.

Стон тишины.

Но нет в победе этой смысла

Ведь призрак – ты.

Перекресток. Память петуха

Наш новый домашний любимец – «труп» – открыл глаза и застонал. От малейшего движения ледяная корка теперь трескалась, опадала кусками от его матросской формы, таяла. Наконец парень сел, встряхнулся, начал оглядываться. Я протянул ему предусмотрительно принесенный из города сэндвич с тунцом. Человек же должен немного расслабиться, если его приветствовать едой? Стараясь придать голосу побольше непринужденности, я сказал:

– Добро пожаловать на Перекресток, приятель. Кстати, как тебя зовут?

Парень потер затылок, тупо уставился на маячивший перед носом сэндвич и поморщился.

– Что-то мне не очень. Я… я не помню.

– Не помнишь, как есть? – на всякий случай уточнил я. Мало ли что делала с этим парнем Бэбс.

– Не помню, кто я, и…

Он осекся и оглядел меня – от красного ирокеза до художественно драных штанов и желтых ботинок. Затем окинул взглядом расстилавшийся вдали город – не самое приятное местечко, особенно под тем обугленным небом, что прилипло к нам в последние дни. Я терпеливо ждал. Чего угодно, кроме следующих его слов.

– И кажется, я… немножко умер? Потому что есть я не хочу.

Догадливый. Хотя для добавочных в этом нет ничего особенного. Я в замешательстве потер нос: мы с Гонни не обсудили, что делать, если у нашего гостя вдруг обнаружатся мозги. Да что там, мы вообще не особо рассчитывали, что он проснется, уже привыкли к нему скорее как к элементу интерьера. Хотя что-то заподозрить можно было, уже когда начал слабеть запах, а слабеть он начал почти сразу.

– Ты кто? – тем временем спросил парень.

Он опять пялился на мои желтые ботинки. И чем они всех так привлекают?

– Я Руби, Верхний страж, – помедлив, представился я. – Сейчас придет моя помощница. Нижний страж. Но только ты это… без пошлостей. Она не в этом смысле нижняя. Мы как бы ангел и демон. Если по-вашему.

– А, – тупо сказал парень. – Ладно.

Он не казался удивленным, и это меня настораживало. Пусть даже у парня был вид не очень-то сообразительного качка, а эта публика вообще удивляется редко.

– Так я умер? – спросил он.

Я почесал затылок и решил не вдаваться в детали, тем более я их не знал. А вот что-нибудь разнюхать самому, поддерживая беседу, стоило. С самым скорбным видом я кивнул:

– Немножко. Ты помнишь, что с тобой случилось?

Парень громко шмыгнул носом. Полез в карман, вытащил размокшую бумажку, вздохнул и выбросил ее в Расщелину. Там полыхнуло, но парень даже не дрогнул.

– Я был на корабле. Потом мы натолкнулись на… что-то, что вырубило наши приборы. И я утонул. Меня подобрала какая-то старая темная посудина; там было много бородатых мужиков, которые сказали, что их капитан получил прощение от какого-то Милорда и они тоже хотят, поэтому заботились обо мне, как капитан велел. А потом… не помню. Может, я утонул окончательно.

Последнее он произнес без сожаления. Он вообще не напрягался, даже теперь, когда считал себя покойником. Его рассудок словно плавал в тумане. Хотя многие, кто приближается к Городу Мертвецов разными нетрадиционными путями (полусмертями), попадает под такое действие. Души здесь точно обколоты транквилизаторами, в каком-то смысле так и есть. Их транквилизатор – неопределенность, которая может длиться вечно.

Парень опять покрутил головой.

– У вас тут ничего, живописно. Куда вы меня пошлете? В рай, в ад? Как у вас все вообще устроено?

– Ну… лифт Вниз сейчас только грузовой работает. А мост Вверх… – Я покосился на коряво сбитые доски, маячащие над откосом слева, – он вон.

Парень проследил за моим взглядом и присвистнул. Мост Вверх всегда повергает в шок. Выглядит он как сплошная гниль, с которой ты свалишься при первом шаге. Никаких тебе золотых врат, сияющих перил и поющих птичек. Нужна определенная храбрость, чтобы шагнуть на эти доски. Ну а кто сказал, что испытания кончаются со смертью и дальше будет просто? Дорога к свету – старая гнилая