— Мы к товарищу Арабову, — ответила Маша, еще раз заглянув в бумажку.

— Проходите, — откликнулась Лизка и пошла впереди нас.

Я вошел в квартиру первым, и потому заметил, как покачиваются, в такт шагам, толстые косички с розовыми бантами. Такой свою жену я видел только на фотографиях. Из распахнутой двери, которая вела, насколько я помнил, в гостиную, а теперь была лишь одной из трех комнат семейства Арабовых, выглянул сам Сергей Константинович, мой будущий бывший тесть. Увидев меня, он нахмурился, но тут Вершкова выступила вперед и сказала:

— Здравствуйте. Мы из Литейска, от Андрея Антиповича.

— Здравствуйте, — проворчал майор. — Серушкин говорил, что будет только девушка…

— Это мой товарищ по работе, — соврала модельерша.

— Ну проходите…

И он пропустил нас в комнату. Я вошел и огляделся. Антиквариата было поменьше, чем в те дни, которые я помнил. Видать, майор Арабов не успел еще развернуться на всю катушку, но начало положено. Елизавета Сергеевна, которой еще далеко до упакованной во все фирменное смазливой пустышки, какую демобилизовавшийся офицер и начинающий бизнесмен Вовчик Данилов встретил в Праге, в середке девяностых, уселась на крутящийся табурет у фортепиано и принялась долбить по клавишам.

Ну да, ее же с малолетства готовили к браку. Хотели сделать из нее образцовую невесту для сотрудника внешторга или крупного ученого. Захотелось подойти, погладить по головке и сказать: «Не выходи замуж за кого попало, дурочка!».

Само собой, я этого не сделал. Тем более, что хозяин не собирался с нами чаи распивать. Вышел из комнаты и вскоре вернулся с большой, туго набитой черной кожаной сумкой.

— Это хорошо, Маша, что вы захватили с собой молодого человека, — сказал он с фальшивой улыбкой, которая мне хорошо была знакома. — Сумка тяжеленькая. Гостинцы старому другу, то, сё…

Он передал сумку мне. По моим меркам, она была не особо в тягость, но Машуня замаялась бы ее таскать.

— Я позвоню Антипычу, — продолжал мой будущий бывший тесть, — сообщу, что передал гостинцы вам Маша и…

Майор вопросительно на меня посмотрел.

— Данилов, Александр Сергеевич, — отрекомендовался я.

— И товарищу Данилову.

— Хорошо, товарищ Арабов! — в тон ему ответила Вершкова.

И мы с ней покинули квартиру. Забавно. Я и не подозревал, что могу встретиться лицом к лицу со своими будущими бывшими родственниками.

Вод ведь какая штука! Никаких особых чувств я не испытал. С первых же дней нашей, совместной с Лизкой жизнью, меня тошнило от ее семейства. Я сразу просек, что кроме моих заработков им ничего от меня не надо. И дочь свою они вырастили точно такой же. Еле-еле я от нее избавился. Вот уж точно, о чем стоило бы предупредить самого себя, так от этого, чтобы не велся на рожицу, сильно отрихтованную визажистами и телеса, подбитые аэробикой.

Когда мы вышли на улицу, само собой возник вопрос, куда двигать дальше? Не стоило таскаться с сумкой с «гостинцами» по городу. А вдруг менты решат проверить, что там? Зачем лишний риск? Я должен доставить этот груз в Литейск. Ведь это наверняка важная улика. Самое надежное место — квартира другого майора — Телегиной! Благо и живет она неподалеку. Об этом я и сообщил своей спутнице. Она не возражала. Похоже, Машуне и самой не слишком хотелось держать при себе этот баул, набитый, хрен знает чем.

Петляя по переулкам, мы добрались до дома, где я сегодня не ночевал. Помня, что через проходную просто так не пройдешь, я попросил Вершкову подождать снаружи. В будке снова сидел парень, которого я видел вчера утром, и он пропустил меня без вопросов. Я бегом дотащил свою ношу до квартиры Оли, открыл дверь, поставил сумку рядом с тумбочкой для обуви и вышел. Через пару минут я уже снова был с Машуней, которая топталась у проходной.

— Ну что, куда пойдем? — спросил я.

— Я хочу в Пушкинский, а вечером — в театр!

— Пушкинский — это что?

— Музей изобразительных искусств имени Пушкина.

— А-а, этот тот, что на Кропоткинской! — сообразил я. — Давай, сходим. А по дороге в каком-нибудь киоске купим билеты в театр.

И мы побежали к ближайшей станции метро. Через пятнадцать минут мы уже стояли возле ворот Пушкинского музея. Здесь же рядом обнаружился и киоск с театральными билетами. На особо дефицитные спектакли, конечно, попасть нереально. На менее дефицитные взять можно, но на числа, в которые нас с Вершковой в Москве уже не будет. Оставалось лишь купить билеты на мало кому нужные постановки. В общем, мы взяли два билета на сегодняшний спектакль «Миллион за улыбку», который ставился в Театре имени Моссовета. Киоскерша сказала, что спектакль хороший, хоть и идет уже двадцать лет кряду.

Машуня была просто счастлива. Все-таки она обыкновенная советская девушка из провинции — начитанная и восторженная. Такой же мне поначалу казалась Серафима, но та оказалась манипуляторшей и самовлюбленной стервой. За Вершковой я покуда ничего подобного не замечал. Если только она не гениальная актриса, умеющая виртуозно притворяться. Мы вошли в фойе музея. Купили билеты, спустились в гардеробную, сдали верхнюю одежку. Пока Маша прихорашивалась у огромного зеркала, я разглядывал других посетительниц.

Наконец, прихорашивания были завершены и мы поднялись по огромной мраморной лестнице туда, куда указывала надпись «НАЧАЛО ОСМОТРА». И осмотр начался. В моей памяти еще свежи были воспоминания о нашем с Вершковой походе по Третьяковке. И теперь меня ожидало тоже самое. И все-таки я постарался расслабиться, и чтобы получить удовольствие, принялся разглядывать пышные тела античных богинь, которых художники явно рисовали с натуры. Кто им обычно позировал? Вряд ли — жены. Нет, ну жены, конечно, тоже, но чаще всего живописцы приглашали каких-нибудь служанок, уличных торговок, проституток, с которыми, по завершению сеанса, можно было и развлечься.

Та-ак, что-то переборщил я со своим воздержанием, скоро уже ни о чем другом и думать не смогу. Ладно, осталось два дня в Москве и сутки с небольшим в поезде. И я опять окажусь в Литейске, практически уже родном, а там Илга, которая встретит меня, как положено соскучившейся жене. Накормит, напоит и баиньки уложит… Нет, так не пойдет. Надо думать о чем-нибудь другом. О том, что неплохо бы и перекусить. Я посмотрел на циферблат наручной «Славы». Ну да, не удивительно, что мне есть захотелось — уже три часа дня. Столица здорово жрет время.

Часа