Вот буря! Они же видели, как он там летал, верно? И что подумали? Не оказался ли кто-нибудь достаточно близко к тому месту, где он приземлился?

Что ж, теперь уже ничего не поделаешь. Кэл достиг дна ущелья и направился в сторону военных лагерей. Буресвет иссяк, оставив его во тьме. Без этой энергии юноша почувствовал себя опустошенным, медлительным, усталым.

Он вытащил из кармана последнюю заряженную сферу и осветил дорогу.

– Меня тревожит другой вопрос, которого ты избегаешь, – произнесла Сил, опускаясь на его плечо. – Прошло два дня. Когда ты доложишь Далинару о тех людях, встречу с которыми устроил Моаш?

– Он не стал меня слушать, когда я рассказал про Амарама.

– Очевидно же, что это совсем иное дело.

Так и было, она права. Почему же он не известил обо всем Далинара?

– Эти люди не из тех, кто долго ждет, – заметила Сил.

– Я что-нибудь придумаю. Мне просто нужно больше времени на размышления. Я не хочу, чтобы Моаша застигла буря, когда мы с ними разберемся.

Спрен молчала весь остаток пути, пока он шел, забирал свое копье и взбирался по лестнице обратно на плато. Небо над ними затянули тучи, но погода в последнее время все больше походила на весеннюю.

«Наслаждайся, пока можешь, – подумал Каладин. – Скоро начнется Плач». Недели неустанных дождей. И нет Тьена, чтобы подбодрить. У брата это всегда получалось.

Амарам лишил его этого. Кэл опустил голову и пошел дальше. На краю военного лагеря он повернул направо и двинулся на север.

– Каладин? – спросила Сил, подлетая. – Почему ты идешь в эту сторону?

Он поднял голову. Это была дорога к лагерю Садеаса. Лагерь Далинара располагался в другом направлении.

Юноша продолжил идти.

– Каладин? Что ты делаешь?

Наконец он остановился. Амарам должен быть там, впереди, где-то в лагере Садеаса. Было поздно, Номон близился к зениту.

– Я мог бы его прикончить. Влететь в его окно вспышкой буресвета, убить и скрыться, прежде чем кто-то успеет дать отпор. Так просто. Все решат, что это был Убийца в Белом.

– Каладин…

– Сил, это справедливо! – воскликнул он с внезапной яростью и повернулся к ней. – Ты говоришь, я должен защищать. Так я мог бы убить его именно ради этого! Чтобы защитить людей, которых он способен погубить. Как погубил меня.

Она как будто уменьшилась в росте.

– Мне не нравится, каким ты становишься, когда думаешь про Амарама. Ты перестаешь быть самим собой. Перестаешь размышлять. Прошу тебя.

– Он убил Тьена. Я его прикончу.

– Сегодня ночью? – спросила она. – После того, что ты обнаружил, после того, что ты сейчас делал?

Каладин тяжело вздохнул, вспоминая восторг, испытанный в ущельях, и свободный полет. Он впервые за целую вечность испытал подлинную радость.

Неужели он хочет запятнать это встречей с Амарамом? Нет. И даже не желал, чтобы этот человек немедленно умер, хотя день его смерти, несомненно, будет прекрасным днем.

– Ладно. – Он повернул обратно к лагерю Далинара. – Не сегодня.

Вечернее рагу уже доели к тому моменту, когда Каладин вернулся в казарму. Прошел мимо костра, где еще светились угли, и направился в свою комнату. Сил улетела куда-то вверх. Остаток ночи она будет летать вместе с ветрами, резвиться со своими кузенами. Насколько он знал, спрен не нуждалась в сне.

Наконец вошел в свою отдельную комнату, чувствуя усталость и изнеможение, но в приятном смысле. Это…

Кто-то пошевелился в комнате.

Каладин повернулся, вскинул копье и втянул буресвет из последней сферы, которой освещал свой путь. Заструившийся от него свет озарил красно-черное лицо. Среди теней Шен выглядел тревожно, зловеще, будто злой спрен из легенды.

– Шен, – выдохнул Каладин, опуская копье. – Какая буря тебя…

– Сэр, – сказал паршун. – Я должен уйти.

Каладин нахмурился.

– Мне жаль, – продолжил Шен в своей обычной неторопливой манере. – Я не могу объяснить почему. – Он как будто чего-то ждал, напряженно сжимая копье. То самое копье, которое ему дал Каладин.

– Шен, ты свободен. Я не стану тебя удерживать, если ты хочешь уйти, но я не знаю, существует ли такое место, куда ты можешь пойти, не опасаясь утратить свою свободу.

Шен кивнул и собрался уйти.

– Ты уходишь сегодня?

– Прямо сейчас.

– Дозорные на краю равнин могут попытаться остановить тебя.

Шен покачал головой:

– Паршуны не сбегают из неволи. Они увидят лишь раба, который выполняет порученное задание. Я оставлю ваше копье у костра. – Он направился к двери, но возле Каладина приостановился и положил руку ему на плечо. – Вы хороший человек, капитан. Я многое узнал. Мое имя не Шен. Я Рлайн.

– Рлайн, да будут ветра благосклонны к тебе.

– Я боюсь не ветров. – Паршун похлопал Каладина по плечу, тяжело вздохнул, словно ожидая чего-то трудного, и вышел из комнаты.

Адолин предплечьем отбил осколочный клинок Элита. Осколочники не пользовались щитами – каждая часть доспеха была крепче камня.

Он ринулся вперед в стиле ветра, пересекая песок арены.

«Сын, выиграй для меня осколки».

Адолин наносил быстрые и плавные удары в стиле ветра. Они сыпались на Элита то с одной стороны, то с другой, вынуждая того отступать. Тот держался, его доспех истекал буресветом из десятка мест, куда Адолин ударил.

Все надежды на мирное завершение войны на Расколотых равнинах исчезли. Умерли. Принц знал, как сильно отец желал этого завершения, и высокомерие паршенди его разозлило. И расстроило.

Он сдерживал эти чувства. Нельзя допускать, чтобы они им овладели. Он двигался плавно и аккуратно, как того требовал стиль боя, и сохранял спокойствие и безмятежность.

Элит явно ожидал, что Адолин будет безрассудным, как в первой дуэли за осколки, и все время отступал, выжидая момента безрассудства. Принц не собирался оказывать ему такую услугу.