— Будь готов. Остаемся на связи. Вот где ты заработаешь свои цацки.

В его голосе чувствовалось то самое презрение, что обычно у Михаила. На моем лице не дрогнул ни единый мускул. Скоро я узнаю, зачем они завербовали меня.

— Они упомянули генерала, — произнес Дрейк.

Лицо инквизитора походило на непроницаемую маску, но я знал его достаточно долго, чтобы от меня не утаилась нотка заинтересованности в голосе.

Я кивнул.

— Небольшое упущение, — продолжил он, — но довольно важное.

— Они считают, что, если Махариусу дать шанс обратиться к армии, ему удастся объединить Крестовый поход.

— Они так сказали, или ты так подумал?

— Подумал, но я там был, а вы — нет.

Дрейк чуть склонил голову набок и пристально посмотрел на меня, словно сова, которая разглядывала особо аппетитную мышь. Впрочем, его маска никуда не исчезла.

— Тут я доверюсь твоему суждению.

— Возможно, они не зря его боятся, — сказал я.

Дрейк пожал плечами:

— Может, когда-то. Сейчас… даже не знаю.

Его плечи поникли, и всего на мгновение мне показалось, будто я вижу уставшего и отчаявшегося человека. Сколько же на самом деле Дрейку было лет? Он выглядел не старше меня, но у него тоже был доступ к омоложению.

— Они сказали, чтобы я был наготове и что они будут на связи. Если они попросят меня предать Махариуса, то только сейчас.

— Они не попросят, — сказал Дрейк. — Они прикажут. Они думают, что ты увяз слишком глубоко, чтобы выйти из игры.

Я ощутил слабый укол беспокойства.

— Думаете, они могут попросить меня убить его?

— Нет. Они недостаточно доверяют тебе и не знают, справишься ли ты. Но ты будешь задействован и замешан, — сказал Дрейк.

И тогда до меня дошло, что лишь инквизитор будет знать о моей невиновности. Меня могут казнить за предательство, и никто не узнает правды, кроме как от него.

— Они могут попытаться убить его, когда он будет обращаться к армии.

— На виду у всех? Так Махариус станет мучеником, а всякий, кто связан с его гибелью, — худшим из предателей, — задумчиво произнес Дрейк, и я задался вопросом, что сейчас творилось в его холодном разуме.

Оглядываясь на прошлое, я понимаю, что именно тогда и могли быть посеяны семена его последней и самой ужасной идеи.

— У тебя есть коды безопасности и пароли? — спросил Михаил.

Я обвел взглядом такой знакомый зал в «Красном фонаре», оттягивая время, просто чтобы позлить его, а затем кивнул:

— Хорошо.

— И ты лично проверишь, чтобы дверь была открыта. Никому другому мы не доверяем.

Я вдруг представил, как открываю большой служебный люк, а затем за свои труды получаю выстрел в спину. Однако промолчал.

— Конечно, — согласился я.

— Когда наши люди окажутся внутри, оставь их и уходи. Они быстро справятся.

— Отлично, — сказал я.

— Если все пройдет по плану, то ты станешь очень богатым человеком.

«Скорее, очень мертвым человеком», — подумал я.

— Сегодня в полночь все изменится, — произнес Константин. Он говорил возбужденно, будто тот, чья давняя мечта скоро сбудется. Или как тот, кто скоро очнется от дурного сна.

В полночь я стоял у большой бронированной двери на верхнем этаже дворца. Часовых я отпустил и ждал в одиночестве с дробовиком за спиной, в тысячный раз спрашивая себя, что, во имя Императора, творю. В животе у меня трепетало то самое чувство, которое обычно появлялось перед битвой. Во рту пересохло, сердце гулко грохотало о ребра. Я поднял перед собой руки и увидел, что они не дрожат. Я бросил взгляд на хроно на запястье — стрелка сместилась ближе к отметке полуночи. Оставалось еще несколько минут.

Я вспомнил свою жизнь, то длинное переплетение моментов, которые привели меня в это место и в это время. Внутри меня подрагивала искорка волнения, а также страха, чувство того, что все вот-вот случится, что лучше оставаться наготове, иначе я могу умереть, что моя жизнь будет зависеть всецело от меня самого. Это чувство, стоит ощутить его хотя бы раз, ты больше никогда не забудешь, и оно способно вызвать зависимость не хуже, чем наркотик.

Разум порождал фантомов. В темноте могла приближаться целая армия. На нас могла обрушиться неодолимая волна ассасинов. Там, во мраке, мне мерещился великий заговор. Я видел разогревающие двигатели танки, солдат, крепче стискивающих оружие, и кабал верных генералов, готовящихся нанести удар по бывшему начальнику. И я очутился на самом острие событий. За мою роль в происходящем меня могли казнить обе стороны.

На миг мне почудилось, что я нахожусь в свободном падении. Меня просто перестало что-либо волновать. Мне оставалось лишь держать ухо востро, только так я мог выжить, и я уже долго занимался этим.

Минутная и часовая стрелки достигли отметки одновременно. Я распахнул дверь и выглянул в ночь. Сначала мне казалось, что там никого нет, однако затем я различил темные очертания «Валькирии» и движущиеся во тьме тени. Я знал, что мой силуэт вырисовывается на фоне открытой двери и представляет собой легкую мишень. Я махнул и отступил в сторону.

Черные фигуры торопливо бросились вперед, передвигаясь с профессионализмом и легкостью людей, долго тренировавшихся в своей работе. Я попятился, и они вышли на свет, одетые во все черное, в масках и при оружии. Вдруг я заметил поблескивающий в руке одного из людей нож. Я достал дробовик и сказал:

— Не тычь им куда попало.

— Ты спятил, что ли? — послышался голос, похожий на Михаила. — Если выстрелишь, тебя услышат на всем этаже.

— Тогда не давай мне повода выстрелить, — ответил я.

— А ты не слишком нам доверяешь.

— У тебя в руке нож. Я бы предпочел, чтобы он оставался там, а не торчал у меня меж ребер.

— Ты выполнил свою работу, — сказал Михаил.

Я заметил его бегающий взгляд, а также возвышающуюся позади фигуру Константина.

— И я собираюсь прожить достаточно долго, чтобы получить обещанную плату.

— Ты ее получишь, — пообещал Михаил.

Что-то мне подсказывало, что, будь его воля, я бы не прожил ни секунды дольше.

— Можем препираться тут всю ночь или браться за дело, — сказал я. — Выбор за тобой.

— Веди, — наконец сказал он.

Я махнул ему стволом дробовика.

— Ты первый, — произнес я. — Если мне кто-то ткнет ножом в спину, я выстрелю, лишив тебя головы и шанса застать Махариуса врасплох.

Он кивнул.

— Считаешь себя самым умным, а?

— Шевелись, — ответил я.