Тогда Антония решила выждать. Оставалось немного. Буквально через несколько месяцев ее дело уходило в архив. Через коллег она держала руку на пульсе. А до тех пор не хотела в Италию лезть. Да и не с кем особенно оставлять было дочку Зинаиду. Та сперва прекрасно развивалась, училась, а потом внезапно оставила учебу. Характер…

— А у тебя характер сахар?

— У меня антисахар. Ты знаешь, я…

— Борец с сахаром, с сахарозаводчиком. А помнишь, как сама ты маму свою изводила? Придумала по-русски пример на йотированные гласные «эту мать надо смять». А как ты подсадила каннабис в горшки матери в Москве на балконе, на дипломатической квартире, а та повыдирала всю твою дурь?

О, нежнейшее воспоминание. Печальная и растерянная Тошенька над прополотой плантацией. Виктор так утешал! Это была незабываемая ночь. Вообще, очень помогали их любви все скандалы и ссоры Антонии с матерью.

— Антисахарный характер. Ну теперь ты мне объясни, как ты могла все эти годы не дать о себе весть.

— Ну, Викуша, у меня такие муки были с дочерью, что ты просто не имеешь понятия. Она дьяволом была в переходном возрасте. И помощи ни от кого никакой. Я ведь существовала одна…

— А Джоб?

— Ну что Джоб. Брак-то был фиктивный, хотя и появилась на свет дочка. Но это не семья. Я ему о Зинаиде даже сперва не сообщила. Он сам узнал о дочери и приехал. Она восстала и против меня и против него. И ему известно…

— Что?

— Ну, тебе, может быть, странно слышать будет, но ему известно: я тебя так и не смогла забыть.

— А что теперь наша дочь? То есть, извини, смешной ляпсус… ваша дочь?

— Зинаиде двадцать три. Ну, она вроде выровнялась. Проживает с бойфрендом в Кении. У него там гостиница, она помогает хозяйством управлять.

Вот. Найдя (почти найдя) Виктора, Антония под предлогом какой-то консультации списалась с Ульрихом и с той поры пребывает с Ульрихом на постоянной связи. Навещает старого швейцарца в Аванше. Скрашивает его одиночество. Ему, конечно, ничего об их истории с Виктором не известно.

— Почему ты не известила меня?

— Я хотела. Но сначала было слишком опасно. Пока не вывели меня из дела о болонском взрыве. Пока не доказали мою непричастность. Заочно. Тем не менее, как скрывшаяся, я была вне закона. Так что я дала слово родителям никуда не соваться и ниоткуда не выглядывать. Слишком серьезно было. Через тебя на меня сразу бы вышли. А расследование тянулось долго, просто вечность. И другие расследования. Как ты знаешь, суд по миланской перестрелке семьдесят девятого года состоялся только в девяносто втором…

— Да, за этим я следил внимательно, твоего имени там не было…

— Меня вывели из дела. Но сначала имелись и на меня показания. Папин друг прочел материалы. И вдобавок у меня началась депрессия после всех этих перетрясок, смерти матери и отца. И еще добавь — издевательств Зинаиды. Она уничтожала меня семь лет. Со своих четырнадцати до своих двадцати одного. Наркотики. Воровство. Тюрьма. Я дошла до того, что уверила себя — больше не смогу быть ни с кем. Бессмысленно искать спутников. И вдвойне бессмысленно искать тебя. Меня очень выпустошило изнутри, Викочка. Насколько же я для тебя лучше была тогда, в восьмидесятом. Тогда во мне было все — напряженная интуиция, сила и действие, цельность, самоосознание, ощущение себя в мире и в среде. А потом я совсем уже не тем человеком стала. Мой родной. Между той мною и которая ныне лежит провал.

— Это мы уж вместе будем разбираться, провал или не провал. Ох, зачем ты потеряла все это время. И твое и мое время, Антония.

…К слову о времени. Оно вдруг исчезло. А когда они снова смогли говорить, оно установилось. Время было — сердце ночи.

Когда Антония осознала, что Виктор вот он, найден, достаточно снять телефон, — ей было сорок четыре. Мучилась, робела, восстанавливала себя по кускам. С дочкой как раз стало легче. Та вроде бы прекратила мерзость с наркотиками. Познакомилась с нормальным парнем. Стало можно выдохнуть, и Тоша начала надеяться наконец зажить…

— И тогда? Чего же ты ждала, Антония?

— Не знаю. Оказии. Слишком было страшно. Продвигалась, от какой-то неуверенности, по окольному пути. Я узнала от Ульриха, что у тебя вечно новые подружки. И что подружки твои моложе нас с тобой на пятнадцать лет. Но вдруг именно одна из юных подружек стала той неотложной и бесспорной необходимостью, ради которой я отбросила и страх, и все.

Тут примкнул к ним Джоб. Он уже перетер тарелки и столы и, похоже, даже поспал. А теперь вышел к ним из лесного, травяного и фруктового царства, как Папагено.

— Садись с нами, Джоб. Я вот говорю: когда Ульрих Зиман задал вопрос о реконструкторах, я позвонила тебе.

— Да. На звонок Антонии я ответил — действительно, уже не первый год в Версилии появляются разные махинаторы. Мечут топоры. Ножевой бой. Кретинские боевые игры. Спортивные классы, тайский бокс и чего только не. Вроде преподают инструкторы не то из Аль-Каиды, не то из Моссада. Или, может, афганцы. Вдобавок эти приезжие подкатывались вербовать на полном серьезе и моих знакомых, бывших нелегалов, хотя мы все, мягко говоря, и не первой молодости. Спрашивали, не инсценируем ли мы за деньги бригадную партизанщину? Ну, мы с негодованием послали их. Потом еще другие вдруг повылезали. Интересовались сланцевыми шахтами, которые в Лаванье. Теперь шахты заброшены, так не нельзя ли организовать аттракционы? Устроить там тайники и ловушки? Как будто бы они сохраняются с самых фашистских времен? Разрисовать шурфы рунами. И запускать туда юнцов за деньги. Пускай выбираются. Имитация чрезвычайных ситуаций, под съемку, под кинооператора. На выходе награждать победителей и давать им отснятый клип.

И главное, добавил Джоб, все это очень русские моды. Они распространились, когда русские начали скупать пляжи в Тоскане…

— Ну да, — вставляет Виктор. — Модные забавы. Их те же люди придумывают, которые начинали с экскурсий на Урал на вездеходах, с экстремальных туров. На Северный полюс отправлялись, на Южный. И все за большие деньги. С вертолетом слежения, в котором мягонькие подушки и лебезивые инструктора. На места разных мрачных катастроф. Популярна, я слышал, экскурсия на перевал Дятлова, где в пятьдесят девятом году погибла группа из Уральского педагогического института, и никто не прознал до сих пор, были ли те ребята жертвами ракет с ракетодрома в Плесецке, или нападения уголовников, или инопланетян. Теперь туда идут все. Предлагается десятидневный экстремально-приключенческий тур «Гора мертвецов» плюс бонус — визит к недостроенной телебашне в Екатеринбурге, откуда спрыгнули несколько самоубийц. Есть еще посещение руин исправительно-трудового лагеря в Ивделе. В моде и место расстрела царской семьи. И еще один гламурчик — спускаться в московские подземелья с диггерами для поисков то пропавшей библиотеки, то легендарного Метро-2…

— Именно. И дальше — больше. К нашим бывшим товарищам обращаются и для организации нелегальных раскопок. На настоящих местах. Простому придурку с металлоискателем тоже бывает везение, но все же хороших результатов те добиваются, кто умеет. Хотя все равно знать нельзя, откуда выкопают пуговицу, а откуда, например, банку жемчуга.