— А про жемчуг, Виктор, Джоб не шутил. Так оно и бывает. Мне все это хорошо разобъяснил Ульрих. Про военные захоронки. Когда бежали нацисты, они переодевались, брились, меняли внешность…

— Ну, это и вы проделывали в свое время. И даже я. Неделю назад усы сбрил.

— А ты носил усы? Не могу себе представить, какой ты с усами. Я-то помню тебя с бородой. Помнишь, бороденка юная у тебя была в Москве?

— Под Олимпиаду заставили побриться…

— Так о нацистах. О фашистах. Короче, о тех, кто после войны удирал. У них были обменные товары. Мне Ульрих целую лекцию прочел. Как они грузили в машины пачки сигарет. Бывало, тысячами пачек. Плитки шоколада, пакеты кофе и чая. Это была валюта для прохождения через блокпосты. А для серьезных целей — драгоценности, самоцветы, произведения искусства.

— Да, да, Тоша. И понятно, что с подобным приданым свободно передвигаться они не могли. Значит, прятали. И это не дает покоя искателям. Ведь прошло с той поры только несчастных шестьдесят лет.

— Вот именно! Эта версия! А сдвинул всю эту махину твой отчим! Сперва мы с ним считали, что наша задача — болгары и требуется у них документы вытребовать. Я ехала на переговоры. В пятницу утром готовилась увидеть наконец тебя. Волновалась ужасно. А в четверг, в четыре, позвонил твой отчим еще в большей, чем я, ажитации и, как я поняла, срочно искал, кто мог бы знать про эти игры с поиском тайников. Я, естественно, позвонила Джобу.

— Да. Антония мне позвонила, что пропала девчонка и что ее похитил невесть кто, может быть, с прицелом на военные тайники. Я пошел спрашивать по всей Тоскане и Лигурии, кто что знает. Наши ребята обычно в курсе, что происходит, как и где. Некоторые до сих пор выступают силачами на деревенских ярмарках, носят кресты… знаете?

— Да, огромные распятия тяжелые, на праздниках несут. Специальная сбруя такая надевается, чтобы конец креста к телу крепить. Я видел.

— Вот, эти самые. Становишься местным героем, все с тобой рады выпить. В такие праздники на целую деревню накрывают столы. Мы заранее приезжаем, строим с ними шалаши… Ну и попутно я со многими вижусь. По всей Версилии. Где подрезаем деревья, где заготавливаем дрова. Помогаем и с оливками, и на маслодавильне. Как позвонила мне в четверг Антония, я тут же отправился к полосе пляжей, стал простукивать лес по нашу сторону от магистрали Аурелия. Ноябрь на носу, луна идет на убыль, это лучшее время валить. В эту и в следующую луну…

— Лучшее время рубить ель резонансную! Для скрипок! Верно, Джобби?

— Да откуда в Версилии резонансные? Резонансные растут в Вальди-Фьемме. Никак ты, Антония, образованность решила показать, или что с тобой?

— Просто ты мне про это рассказывал когда-то. У тебя, если не ошибаюсь, диссертация…

— Э, чего вспомнила! В любом случае ты помнишь как-то не так. Диссертация была действительно по древесине и музыкальным колебаниям… Еще был доклад по теории резонансного пения… Но резонансные ели в единственный день в году валят. Вернее, в единственную ночь. С двадцать первого на двадцать второе мая. Нет, у нас тут кедровые сосны. Это дерево, кстати, помогает уснуть.

— Вот именно то, что мне требуется. При моих бессонницах.

— Очень просто, Виктор. Ты вози за собой кровать из кедровой сосны, только и всего. Иду я, стучу по стволам, и, гляжу, орава волчат. Младшие скауты. Понарошку бинтуют своих раненых. Строят из сучьев шалаши. Дрок, листья и мох отовсюду обдирают. Наорал я на них, что они тут мне губят лесную подстилку. Что для костра пускай пляжный мусор, сухую траву и водоросли берут, а в этой полосе им нечего делать. Это я так вербовал себе бесплатную агентуру. Поговорил с их старшими. Они пообещали премию тому волчонку, который заметит и сообщит о каких-нибудь странных делах. Ну и волчата отправились по пляжам.

Говорили мы с ними в четверг, а к исходу вчерашнего дня из одного отряда позвонили: на русском пляже в Рома-Империале вроде бы слышны крики, кто-то ссорится с кем-то, и вроде трясется дверь кабинки самого крайнего к волнам ряда. Они хотели подобраться и открыть, но там ходили мрачные мужчины, скауты ограничились наблюдением. Думаю, Мирей страшно промерзла, закоченела в той кабинке на пляже, — закончил свой нестандартно продолжительный рассказ Джоб. — Вторник и среда были холодные, штормило. Хорошо, сейчас тепло. Хотя мокро, вчера гроза…

— Да. Я понял. Какое же везение, что Ортанс обратилась к тебе, Джоб.

— А к кому же ей обращаться, как-никак я законный муж…

Повисла неловкая пауза.

Ортанс, ударив себя по лбу, сказала: ха, в чистом виде маразм. Я за агентским столом когда сидела, пакет тебе принес Даня Глецер от своего родителя. Вот, где он тут, нашелся, Виктор, держи. «От папы».

Джоб поглядел на Викушу, на Тошу и сказал, что сосед-хлебопекарь скоро отправится в пекарню в Версилию. Он заступает каждый день в четыре утра. Джоб с ним поедет, фургон там у ребят заберет. И со свежими булками на фургоне вернется.

— А в котором часу поедем в больницу? — спросила Антония.

— К самому открытию надо бы, — ответил Виктор. — Думаю, с восьми уже туда начинают пускать.

— Надо не забыть в полицию отдать вот этот телефон, — сказал Джоб. — Подобрал на пляже. Вчера забыл им отдать. Очки выложил, а телефон до сих пор в кармане.

— Это мой, — изумляется Вика. — Можешь не трудиться сдавать его в полицию. Сколько ж ты полезных действий за сегодня совершил, Джоб, — говорит в спину уходящего егеря благодарный Вика, одновременно нажимая кнопку.

Устройство отозвалось раздраженным кудахтающим звоном.

Ульрих. Ночью? Да, вот изволите видеть, ночью.

— Виктор! Куда ж ты делся! Я тебе дозваниваюсь с самого обеда! Я извелся уже! Каждые пять минут! Думал, тебя они тоже похитили! Уже собрался сам в Италию ехать!

Только Ульриха с бритвенным тазом на голове нам, похоже, и вправду тут не хватало…

— Я, Вика, с самого обеда звоню, чтоб тебе сообщить, что я нашел Мирей.

— Как, ты тоже нашел Мирей?

— Что ты бормочешь? Нет времени, Вика. Хватит сидеть в Милане. Срочно езжай в Форте-деи-Марми. Прямо сейчас. Сегодня, то есть вчера, ну, в субботу, в двенадцать ноль восемь ее телефон включился и вошел в соту. Сын Жильбера позвонил, что засекли. Что этот телефон вышел в соту из Форте. После этого опять, конечно, не отвечает. Ортанс собиралась подключить к поискам каких-то толковых друзей. Но где сама Ортанс, я тоже не понимаю. Во Франкфурте, ясно, конечно. Но почему она-то трубку не берет? Она собиралась для тебя во Франкфурте что-то полезное делать. Ну, может, отвлеклась, забыла. Я все-таки ей дозвонюсь и снова попрошу тебе помочь, ну хотя бы с контрактами. А вообще, если честно, я теперь уже беспокоюсь и за Ортанс. Все же она молодая женщина, и не случилось ли с ней чего-нибудь.

— Варнике. Милый Варнике. Ты меня спас. Больше, чем ты думаешь. Я тебя люблю!