— Я не верю в такие совпадения.

— Его жену зовут Мария, а дочь — Катя.

Лицо Хольцмана не выдало его чувств, однако он знал, что лишь горстка людей в ЦРУ знает такие подробности. Он только что задал Кларку изощренный вопрос и услышал правильный ответ на него.

— Через пять лет — начиная с сегодняшнего дня — вы расскажете мне о всех деталях этого дела.

Кларк задумался. Ну что ж, если репортер пошел на то, чтобы нарушить свои правила, то и Кларку придется ответить тем же.

— Это справедливое желание. Хорошо, я согласен.

— Господи Боже мой, Джон! — воскликнул Чавез.

— Он настаивает, чтобы за услугу была оказана услуга.

— Сколько человек знакомы с подробностями операции?

— Подробностями — вы имеете в виду взгляд изнутри? Немного. Если вы имеете в виду все подробности, то с нашей стороны человек двадцать, и только пять из них все еще работают в ЦРУ. Десять человек не служили у нас.

— Тогда кто?

— Придется раскрыть слишком уж многое.

— Кто-то из частей специального назначения ВВС, — предположил Хольцман. — А может быть, армия, группа особого назначения номер 160, эти безумцы из Форта Кэмпбелл, те самые, что высадились в Ираке в первую же ночь…

— Можете фантазировать сколько угодно, но от меня вы ничего не дождетесь. Но учтите, что, когда я приму решение рассказать вам о своей части операции, мне понадобится узнать, каким образом вам вообще стало известно о проведении этой операции.

— Есть люди, которые любят поговорить, — заметил Хольцман.

— Это верно. Итак, вы согласны на мои условия, сэр?

— Если мне удастся подтвердить то, что вы мне рассказали, — если я действительно буду уверен, что мне лгали, — то мой ответ — да, я сообщу вам имя моего источника. Но вы должны дать обещание, что это никогда не попадет в прессу.

Господи, да это похоже на дипломатические переговоры, подумал Кларк.

— Согласен. Я позвоню вам через два дня. Если это вам интересно, то вы — первый репортер, с которым мне довелось беседовать.

— И какой вы сделали из этого вывод? — усмехнулся Хольцман.

— Лучше уж заниматься разведкой. — Кларк помолчал. — Между прочим, из вас вышел бы превосходный разведчик.

— Я и есть превосходный разведчик — в своей области.

* * *

— Сколько весит эта штука? — спросил Расселл.

— Семьсот килограммов. — Госн сделал паузу и произвел в уме арифметические расчеты. — Три четверти тонны — вашей тонны.

— Превосходно, — кивнул Расселл. — Фургон выдержит такую нагрузку. Только как перегрузить контейнер из грузовика в мой фургон?

Госн побледнел, услышав этот вопрос.

— Я не подумал об этом.

— Как его ставили в грузовик?

— Контейнер стоит на такой деревянной… платформе.

— Ты имеешь в виду поддон? Его подняли автопогрузчиком?

— Да, — ответил Госн.

— Тебе повезло. Пошли, я что-то покажу тебе.

Расселл вывел его на мороз. Несколько минут спустя Госн увидел внутри одного из амбаров бетонную погрузочную платформу и ржавый автопогрузчик, работающий от баллона с пропаном. Однако дорога, что вела к амбару, была покрыта замерзшей грязью и присыпана снегом.

— Насколько деликатно ее устройство?

— Бомбы всегда устроены деликатно, Марвин, — напомнил Госн.

Расселл расхохотался.

— Да, в этом ты прав.

* * *

В этот момент в Сирии уже наступило утро. Доктор Владимир Моисеевич Каминский только что приступил к работе — таково было его правило. Каминского, профессора Московского государственного университета, послали в Дамаск преподавать по его специальности — болезням органов дыхания. Будучи специалистом по таким болезням, трудно быть оптимистом. Как в Советском Союзе, так и здесь, в Сирии, больше всего ему приходилось иметь дело с раком легких — заболеванием так же часто легко предупредимым, как и смертельным.

Его первым пациентом оказался больной, посланный сирийским врачом, вызывавшим восхищение у Каминского, — сириец получил медицинское образование во Франции и проявил себя с лучшей стороны. Кроме того, он посылал к советскому специалисту больных, чья история болезни представляла несомненный интерес.

Войдя в кабинет, Каминский увидел крепкого мужчину чуть старше тридцати. Присмотревшись к его лицу, врач обратил внимание на серый цвет лица и обтянутые скулы. Первая мысль была: рак, однако Каминский был человеком весьма осторожным. Диагноз мог оказаться иным, а болезнь — заразной. Ему пришлось потратить на осмотр пациента больше времени, чем он рассчитывал, понадобились несколько рентгеновских снимков, дополнительные анализы, но его вызвали в советское посольство еще до того, как были готовы их результаты.

* * *

От Кларка потребовалось безграничное терпение, но он не звонил Хольцману почти три дня, полагая, что у журналиста могут оказаться неотложные дела и он не сможет сразу заняться этой проблемой. В половине девятого вечера Джон выехал из дома и отправился на заправочную станцию. Там он оставил машину рабочему, чтобы тот заправил ее, — сам Кларк не любил заниматься этим — и подошел к телефону-автомату.

— Слушаю, — ответил Хольцман, сняв трубку телефона с номером, не занесенным в справочники. Кларк не назвал себя.

— Вам удалось проверить упомянутые мной факты?

— В общем да. По крайней мере большинство. Похоже, вы правы. Очень неприятно, когда тебя обманывают, правда?

— Кто?

— Я зову ее Лиз. Президент зовет ее Элизабет. Хотите нечто интересное? — добавил Хольцман.

— Конечно.

— Пусть это будет доказательством моей доброй воли. Фаулер ее любовник. Об этом не сообщалось в прессе, потому что, по нашему мнению, это не должно стать достоянием общественности.

— Вот и хорошо, — заметил Кларк. — Спасибо. За мной не пропадет.

— Через пять лет, приятель.

— Уговор есть уговор. — Кларк повесил трубку. Так, подумал он, именно ее я и имел в виду. Он достал из кармана еще одну монету и набрал другой номер. Ему повезло. Ответил женский голос:

— Алло?

— Доктор Кэролайн Райан?

— Да. Кто это?

— Вы хотели узнать имя, мадам. Элизабет Эллиот, советник президента по национальной безопасности. — Кларк решил не говорить Кэти о дополнительной информации, которую он получил от Хольцмана. Да и к делу она не имела отношения.

— Вы уверены?

— Да.

— Спасибо. — Линия разъединилась.

Кэти снова отправила Джека спать пораньше. Он вел себя разумно. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. В конце концов, разве он уже не продемонстрировал это, женившись на ней?