Приятно возвращаться домой.

Что?!

Я оглянулся на остальных. Нет, вроде никто из них не утратил связь с реальностью. Возможно, это еще одна сторона моих кошмаров и видений.

Тай Дэй с мечом наголо не отставал от меня ни на шаг.

Чем выше по склону, тем шире черная лента. Кроме того, она обрела зримую глубину и даже, оставаясь идеально плоской, казалась вогнутой. Коснешься ладонью – твердая и холодная, а ступаешь – словно по губке.

Ближе к вершине склон набрал крутизну. Я сопел и пыхтел, но потом идти стало легче. Линия горизонта прекратила удирать от меня, дорога уже не отнимала столько сил.

– Стой! – прокричал Костоправ.

Я остановился. Оглянулся. И увидел, что Старик отстал на добрых сто ярдов. Даже Тай Дэй едва за мной поспевал.

Я понял, что поднялся довольно высоко: отсюда просматривается вся Вершина, кроме единственного обломанного клыка – башни Длиннотени. Там сновали крохотные козявки. Солдаты Госпожи обустраивали крепость. Видать, Капитан все же смекнул, что жить можно не только в земляных норах.

Костоправ доковылял до нас, шумно дыша, и посетовал:

– Совсем я форму потерял.

– Сам же затеял эту прогулку. Заодно жирок сгонишь.

Толстым Костоправ не был. Но и не худел. В последнее время он не пропускал регулярных трапез.

– Ты ясно видишь дорогу? – спросил я, желая убедиться, что не страдаю галлюцинациями.

Я уже не был уверен насчет моего собственного места в реальности и даже сомневался, существует ли объективная реальность как таковая. Может, все это лишь сны внутри снов, иллюзии душ, вечно мятущихся в Свеге и временами сбивающихся в кучки, чтобы породить коллективную фантазию?

С другой стороны, каждый ли из нас видит окружающее точно так же, как и все остальные?

– Черную? Да. Но не помню, чтобы о ней упоминалось в Анналах.

– Так ведь никто из нас не прочел ни строчки, написанной теми, кто мог видеть все это собственными глазами. Кто жил здесь меньше чем два поколения спустя. К тому времени у Отряда появились иные заботы.

Костоправ что-то буркнул.

Для пущей уверенности я опросил всех. Даже нюень бао подтвердили, что мы идем по черной блестящей ленте. Их это пугало, но они принимали страх как неизбежность. Человеку надлежит обитать в болотах, а весь мир за их пределами есть вместилище мерзости и опасностей.

– Все отдышались? Пойдем дальше.

Я действительно хотел добраться до равнины. И даже попытался вспомнить, как она выглядела ночью с высоты, но картины были туманными. Да и много ли разглядишь издалека? Интересно, почему я даже не попытался рассмотреть ее получше? И какое отношение к этому месту имеет Кина? Может быть, именно здесь произошла великая битва, о которой повествуют легенды? Таглиосцы ни в какую не желали говорить на эту тему и при всяком упоминании о плато лишь мотали головой и бормотали что-то насчет блистающих камней. Примечательно, что это словосочетание укоренилось и в качестве идиомы, означавшей безумие.

Все это заслуживало осмысления. Особенно ввиду того, что мы уже не сомневались: страх перед Отрядом и Годом Черепов был вызван искусственно.

Хотя склон был не так уж и крут, я остановился перевести дух, глядя на черную путеводную ленту. Сделал еще шаг и вдруг почувствовал, что подъем окончен.

Я запнулся, но тотчас восстановил равновесие и, подавив желание броситься вперед, стал ждать остальных.

Передо мной лежала равнина.

Таглиосцы не зря говорили о блистающих камнях. За кромкой обрыва черная тропа превращалась в идеально сохранившуюся широкую дорогу, плавно изгибавшуюся среди высоких, квадратных в сечении колонн, блиставших так, будто были усыпаны полированными золотыми монетами. Раскинувшаяся по обе стороны дороги равнина представляла собой серое базальтовое поле почти без признаков выветривания. Здесь ничто не росло, не было даже лишайников. Нигде ни мошки, ни муравья. Плато выглядело неестественно чистым: ни пыли, ни грязи, ни опавших листьев.

Колонны искрились под утренним солнцем, но западный горизонт затягивали облака. К вечеру нужно ждать дождя.

– Эй, Мурген! – рявкнул Костоправ. – Если не перестанешь нестись вперед как угорелый, прикажу прибить тебя за ноги к земле гвоздями.

Черт, ноги несли меня сами собой. Остановившись и оглянувшись, я понял, что опять оторвался на сотню ярдов ото всех, кроме Тай Дэя. Свояк, разрываемый страхом перед черной дорогой и неодолимым чувством долга, находился на полпути между мной и компанией.

– А ну, разворачивай задницу! – заорал Костоправ. – Совсем сдурел? Мы зачем сюда приперлись? Чтобы устроить гонки до края мира?

Я двинул назад. И было ощущение, словно иду против ветра. Знамя по-прежнему вибрировало, но в иной, какой-то грустной тональности. Я сунул Костоправу древко и сказал:

– Капитан, подержи эту штуку, не то она меня утащит.

Тяготение знамени Старик ощутил мгновенно, но он, пожалуй, был покрепче меня. Уперев чертово копье в землю, он посмотрел вперед и спросил:

– Ты захватил что-нибудь, на чем можно писать?

– Так точно.

– А чем писать, тоже принес?

Как-то раз, запасшись бумагой и чернилами, я забыл перо. Старик не упускал возможности об этом напомнить.

– Я готов, командир. Только бы меня не сдуло этим ветром.

– Все еще боишься?

– В смысле?

– Ну, сам же говорил после возвращения, что страх тебя не отпускает.

Я прислушался к ощущениям. Никакого страха.

– Там – да, было, а здесь нет.

Я огляделся. С того места, где мы стояли, можно было увидеть лишь макушки гор за широкой долиной, где находились Кьяулун и Вершина. Казалось, что от этих гор нас отделяет не только дрожащий воздух, но и пелена легкого тумана. Такое впечатление, будто внешний мир очень далек от нас.

Я обратил на это внимание Костоправа.

– Не вижу ничего особенного, – проворчал тот. – Летом над лесом всегда дымка. Если не идет дождь.

Я пожал плечами. В последнее время на мою долю выпало столько странного, дивного и невероятного – поневоле поверишь, что ты не такой, как все.

– Так мы пойдем по этой дороге?

Она лежала перед нами и как будто звала вперед.

– Не сегодня… А это что такое?

– Ты о чем?

Я не видел ничего, кроме колонн. Создавалось впечатление, будто они расставлены в каком-то определенном порядке.

– Там, за столбами, – указал Костоправ. – Пройдись взглядом вдоль дороги, пока можно хоть что-нибудь различить, а потом подними его до верха колонн. Ты увидишь, твои глаза моложе моих.