на работе? как же так это теперь, что всего несколько минут он передохнул и опять бодр и свеж?

Никон припомнил слова Баева. Вот дьявол, а ведь, пожалуй, он прав! Пожалуй, работа-то не из последних сил идет!?

Усмехнувшись, Никон потянулся за кепкой. Валяться на койке больше не хотелось. Но не хотелось и отправляться бродить бесцельно и зря. Тогда пред ним ясно и со всеми подробностями предстал тот вечер, когда он впервые пришел с Баевым в его барак и там хорошо провел время. И его потянуло к Баеву, к ребятам, к их уюту и дружной компании.

Его встретили просто и приветливо. Ребята занимались каждый своим делом. Кой-кто отдыхал. Кто-то читал. Баев сосредоточенно писал письмо. Он мимоходом взглянул на Никона и коротко сказал:

— Сиди. Кончу письмо, свободен буду…

Коногон Петруха увел Никона к своему столику и они заговорили о разных пустяках. А тем временем Баев закончил письмо и подсел к ним.

— Отдохнул? — прищурился он на Никона.

Никон молча кивнул головой.

— Сегодня нажали здорово! — вмешался коногон. — Аж мокро стало!

— Не надорвался? — с хитрой улыбкой придвинулся Баев к Никону.

— Нет… покуда… — медленно ответил парень, но вдруг осветился невольной усмешкой. — Дразнишь?

— Зачем? Нет, не дразню. Проверяю. Ты все боялся, что надорвешься. А вот на полную нагрузку мы сегодня двинули, и ты ничего. Гулять ходишь. Как огурчик.

Шахтеры засмеялись. Засмеялся и Никон:

— Промахнулся я, видать!

— Конечно, промахнулся! Тебе сейчас хоть в ночную смену впору!

— Ну, хотя бы и не так… — запротестовал Никон. — На ночную у меня сил нехватит.

Баев порывисто прошел к своему месту в бараке и достал гармонь.

— Сыграем?

— Я без своей.

— Напрасно не принес. Ты приноси всегда, Старухин. Мы будем с тобою налаживаться. Новые песни разучим.

— Ладно, — согласился Никон и попросил: — А ты, Баев, поиграй. Послушаю я.

И поплыли привычные, знакомые звуки. Знакомая песня зазвучала под умелыми пальцами. И тишина стала кругом. И все присмирело и замолкло в бараке.

Никон легко и неомрачимо задумался, весь подобравшись и неотрывно следя за игрою Баева. Никон отдыхал.

41

Пришел день, когда баевская бригада с гордостью собралась возле доски показателей, на которой впервые отмечено было, что баевцы сравнялись с зоновцами.

— Ударная бригада! — почтительно и с некоторой завистью рассуждали окружающие. — Сплошь ударники!

— Слышь, Старухин! — подтолкнул Петруха-коногон Никона. — Вот и ты вышел в ударники!

— Ударник… — раздумчиво повторил Никон. Неуверенная усмешка кривила его лицо. Он никак не понимал: как случилось, что он сделался ударником? Смеется, поди, Петруха!

Но и Баев подтвердил:

— Вся наша бригада в ударные вышла. А как ты не отставал в последнее время от других, то и ты полноправный ударник.

Это и обрадовало и смутило Никона. Звание ударника было почетно. Как бы там не болтали и не шипели некоторые, что, мол, ударники это так, те, которые умеют подлаживаться да красно и напористо говорить, но Никон понимал кто такие ударники и всегда в глубине души завидовал им. И вот он сам ударник! И, главное, неожиданно и нечаянно!

У Никона дрожали руки, когда он принимал от Баева книжку ударника. Но дрожь эта усилилась и его ударило в пот от веских и предупреждающих слов товарища:

— Теперь, Старухин, крепче держи эту книжку. Заслужил ее, так добейся, чтобы она у тебя удержалась. Не потеряй!

— Я ее спрячу, — не понимая сразу настоящего смысла предупреждения Баева, пообещал он.

— Да я не о том! Ты, говорю, продолжай дальше так работать, как теперь работаешь, процентов не снижай. Вот о чем говорю. Она, эта книжка, тебе не медаль: заслужил однажды и носи всю жизнь! Ее укреплять за собой надо все время!.. Все время, брат!

— Все время — тяжело! — испугался Никон. И ему представилось, что вот теперь надо ему напрягаться, следить за собой на работе, утомляться свыше меры, не иметь ни дня, ни ночи отдыха. — Очень тяжело! — опасливо повторил он.

— Ничего, сдюжишь! — успокоил его Баев.

Несколько дней Никон был на работе в тревоге. Все ему казалось, что он сдает и что вот-вот Баев или кто-нибудь из бригадников заявит ему:

— Сдавай ударную книжку!

Минутами на него нападала отчаянность и он, сцепив зубы, уверял себя: «А чорта в ней! Пусть отнимают!» Но сам же не верил себе. Потому что с каждым днем книжка становилась ему все более приятной и дорогой. Мало того, что его имя теперь красовалось в почетном списке хороших шахтеров, но разве это пустяк: в распределителе ему по этой книжке отпускали вне очереди и давали больше, чем другим, не-ударникам! И уже не хотелось расставаться с таким положением. Не хотелось возвращаться к старому.

И Никон старался не сдавать. И ударничество входило в него, как что-то прочное и необходимое.

Зонов, не терявший из виду парня, нарочно как-то встретился с ним и поздравил его.

— Поздравляю, Старухин. Признаться, не думал я, что ты достигнешь. Вялый ты, с ленью дружил. Сознательности в тебе мало было. Значит, поразмыслил, это хорошо!

Такая похвала не понравилась Никону. Выходило, что никакой надежды на него не было у Зонова раньше. Никон с некоторой заносчивостью и сбоку посмотрел на шахтера:

— Разве я хуже прочих?

— Конечно, не хуже. Ты только насчет понимания положения туговат, — посмеялся Зонов. — Туго тебе по поводу ударничества и соцсоревнования понимать пришлось. Еле-еле раскусил. По-моему, ты просто не хотел понимать. Голова-то у тебя не плохая.

Никон постарался прекратить разговор и поскорее расстаться с Зоновым. Тот не стал задерживать его. Только на прощаньи кинул:

— А в общем, доволен я тобою!

«Ладно», — подумал Никон, отходя от Зонова. — «Что из того, что ты доволен?»

Но когда после этого разговора Баев как-то мимоходом сказал, что Зонов отзывается о нем, Никоне, хорошо и твердит, что вот, мол, парень настоящим ударником стал, Никон вспыхнул, обжегся радостью. И понял, что мнение Зонова ему не безразлично.

42

Это было неожиданно и невероятно: Никон прочитал свою фамилию в районной газете.

Газету Никону принес Силантий.

— Гляди-ка, — сказал он возбужденно и недоверчиво, — про тебя это что ли пропечатано? Фамилие твое и имя сходно, а я в сомненьи: ты ли это, или кто другой?

Никон редко читал газету. Он схватил поданный ему Силантием номер, неуклюже развернул его и стал искать заметку про себя. Силантий помог ему.

— Вот тут, гляди! — отметил он широким пальцем.

В заметке шла речь о соревновании между шахтами. Приводились цифры, назывались лучшие бригады и лучшие ударники. В конце ее стояло: «В соцсоревнование за последнее время включились даже и