Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Слышу как-то, после прихода «спецчасти», что Райка Анопочкина вдруг начинает громко возмущаться. Стоит с какой-то бумагой в руке у кормы и орет туда:
– Что это такое? Что это за фигня?
Тетя из «спецчасти», воплощение ледяного бесстрастия, даже звука не издала, захлопнула корму и ушла. Анопочкина давай стучать в дверь:
– Дежур! Позови Артема!
– Анопочкина, что случилось? Что бузишь? – подходит к ней встревоженная Ракият.
– Вот, смотри! – Райка сует ей свою бумагу.
– Ого! В первый раз такое вижу, – Ракият даже присвистнула. Тут всем стало интересно. Бумага пошла по рукам. И я тоже взяла почитать. Это оказалось постановление суда о продлении меры пресечения. И суд этот прошел в отсутствии Анопочкиной. Такого я еще не видела! Это что-то новенькое! Я полагала, что суд по мере пресечения всегда проходит только с личным участием заключенного. Получается, что нет!
Второе, что возмутило Анопочкину, это то, что в бумаге было написано: «отсутствует по причине того, что находится под карантином», и вот, мол, справка из СИЗО об этом.
– Ты на дату смотри! На дату! В тот день у нас еще не было никакого карантина! Суд состоялся на неделю раньше! И все спокойно себе ездили на суды. А меня не вывезли почему-то! Так же нельзя! – брызжет слюной Анопочкина. Вроде бестолочь и хулиганка – а надо же, понимает, что с ней сотворили беззаконие.
– Ты права! Это нарушение! Твоих прав на защиту и прочего. И это можно оспорить. Можно написать апелляцию, – соглашается Ракият.
И Ракият лично помогла Анопочкиной накатать апелляционную жалобу на эту меру пресечения. Это была, пожалуй, первая жалоба на меру пресечения, которую писала Анопочкина. До этого она принимала и свой арест, и пребывание в тюрьме – как неоспоримую закономерность. Типа да, раз накосячила, значит, буду сидеть. И сидела себе без взбрыкиваний. А тут возмутилась. «Встала на рога». Потому что теперь не она нарушила закон, а наоборот, с ней поступили незаконно! И от своей правовой неопытности, пожалуй, она очень воодушевилась и понадеялась, что на апелляции суд увидит это беззаконие, и ее отпустят.
И на апелляцию по видеозвязи Анопочкина пошла наряженная, накрашенная, все читала-перечитывала свою жалобу, чтобы как можно более складно озвучить ее перед судьей. Наивная хулиганская душа! Суд, конечно же, ее никуда не отпустил.
– Они говорят – вот есть же справка о том, что вы были на карантине. И как вы докажите, что не были на карантине? Какими документами? – с трясущимися от обиды губами рассказывала после суда Анопочкина. – Не, ну а какими? Я им говорю – женщины из нашей камеры в тот день выезжали из СИЗО! Я не вру! Но их же не приведешь на суд! Чтобы подтвердили?
– Не приведешь… Только какую-нибудь справку если… Ты просила Артема дать тебе такую справку? Что на «шестерке» не было в тот день карантина? – спрашивает Ракият.
– Просила! Он отказал. Сказал, что такие справки СИЗО не выдает.
– Ну вообще-то, конечно! Как СИЗО выдаст такую справку, если они написали уже совсем другую? Они же не будут сами себе противоречить! Это же СИЗО виновато! Накосячило, и теперь никогда в этом не признается. И ничем не докажешь!..
Тут без слов было понятно, что наши сотрудники, видимо, сами тогда запутались в своих карантинах: кто закрыт, а кто нет. Поэтому Анопочкину в тот день и не вывезли на суд.
Но самым диким было то, что вместо того, чтобы полностью закрыть на карантин всю «шестерку», да и все остальные московские изоляторы, чтобы заключенные не перемешивались на выездах, не заражали друг друга, закрывали лишь по паре камер. Но то было как слону дробина! Эпидемия не стихала много месяцев. И тогда эти решалы-фсиновцы обратились к другим методам борьбы.
Вакцинация
Однажды нам всем приказали выйти из камеры, выстроиться в две шеренги и куда-то повели. По первому этажу. Идем-идем и приходим в самое дальнее крыло. Тут, оказывается, есть медкабинет, надо же! Мы выстраиваемся напротив этого кабинета, и к нам выходит… медичка. Пожилая седая тетечка, то ли врачиха, то ли фельдшерица – за все время мы так это и не поняли. Ее все называли «Галя-Валя», и никто не знал, почему.
– Сейчас вам будут делать прививки от кори!
– Как от кори? А если не надо? А если в детстве болели? Если есть иммунитет? – загалдели мы все разом.
– Даже если болели – сделать сейчас не помешает! Иммунитет от кори, он не на всю жизнь! – безапелляционно заявляет Галя-Валя.
– Вообще-то всегда считалось, что на всю! – шепчет стоящая рядом Вячеславна.
– Вы же сами видите, какая вокруг эпидемия! И нужно всем привиться! Но… Если вы болели в детстве – то пишите отказ, – говорит Галя-Валя.
– Значит, можно отказаться?
– Значит, можно, – нехотя подтверждает Галя-Валя. – Кто будет делать прививку – делайте, а остальные тогда просто ждите свою очередь и подписывайте отказ.
Стоим в этой очереди. Люди заходят, выходят. Кто делает прививку, кто подписывает отказ.
– Ну это вообще дичь какая-то! – все возмущается Вячеславна. – Кто знает, что за вакцину они колют! Мы, когда Егорке выбирали вакцину, кучу всего изучили, перечитали. Пока выбрали то, что надо. Чтобы без побочек и всего такого. Сами выбрали! А тут вколят неизвестно что. Разве хорошую вещь в тюрьме дадут?
Разумно, думаю. Но я в любом случае не собиралась вакцинироваться. Я же только-только переболела! Так и заявила, когда вошла в кабинет. «Я уже переболела! Где расписаться? До свидания!»
В общем и целом, прививки сделали человек пятнадцать. Остальные отказались. По разным причинам. И мы полагали, что на этом прививочная история закончилась. Но не тут-то было! Через несколько дней – стали вызвать людей уже по фамилиям. И меня назвали. Высыпали мы толпой в коридор, и я понимаю, что вызвали всех тех, кто написал отказ от прививки. Все мы тут! Кроме тех, кто сейчас на выезде, на «следке» или на свидании. Повели по первому этажу. С нехорошим предчувствием подхожу к крылу с медкабинетом Гали-Вали. Так и есть! Останавливаемся тут. Нас опять выстраивают, опять выходит Галя-Валя. И говорит:
– По личному распоряжению начальника СИЗО прививку от кори будут делать всем обязательно!
Ого! Это уже не шутки! Как же теперь быть? Как отмазаться? Хорошо, что Вячеславна – на выезде. И Ниханова. Повезло им!
И тут Лизка вдруг говорит:
– У