Это как раз и свергло Нау и спасло всех, но…

– Но ведь теперь ты вернулась, Триксия. Кошмара больше нет. Мы можем быть вместе, и лучше, чем нам думалось!

Она снова тихо покачала головой:

– Как ты не понимаешь, Эзр? Мы оба переменились, и я больше, чем ты, хоть я и была… – она подыскивала слово, – …хоть я и была «заколдована». Понимаешь? Я все помню, что ты мне говорил. Но, Эзр, все теперь поменялось. Я и пауки – у нас есть будущее…

Он попытался говорить ровным убедительным тоном, но даже в его собственных ушах слова прозвучали наполовину паническими. Боже милостивый Всей Торговли, я не могу снова ее потерять!

– Я знаю. Ты все еще идентифицируешь себя с пауками. Мы для тебя инопланетяне.

Она коснулась его плеча:

– Немножко. На первых стадиях де-фокусировки это было как вход в кошмар, а не выход из него. Я знаю, как выглядят люди для арахниан. Бледные, мягкие, как личинки. Существуют похожие вредители и съедобные животные. Но мы для них не так ужасны на вид, как они для нас. – Она подняла на него глаза и на миг улыбнулась. – Очень умилительно, как вы должны поворачивать голову, чтобы смотреть. Вы не понимаете, но любого арахнианина с отцовской шерстью на спине, да и большинство женщин при близком разговоре это очаровывает.

Как в тех снах на планете. В своем сознании Триксия еще считала себя частично пауком.

– Послушай, Триксия. Я буду приходить каждый день, и это изменится. Ты это преодолеешь.

– Эзр, Эзр! – ее слезы теперь плавали между ними в воздухе, но она плакала о нем, а не о себе и не о них двоих. – Это же то, кем я хочу быть – переводчиком, мостом между вами и моей новой Семьей.

Мостом. Она не вышла из Фокуса! Анне и Фам как-то заморозили ее на полдороги между Фокусом и свободой. Осознание это было как кулак под ложечку… приступ тошноты и вслед за ним волна гнева.

Анне он поймал в ее новом кабинете.

– Анне, доделай работу! Триксия все еще под властью гнили!

Лицо Рейнольт было еще бледнее обычного. Он внезапно догадался, что она ждала его.

– Эзр, ты знаешь, что вирус мы уничтожить не можем. Можем его отстроить, сделать дремлющим – да, но…

Голос звучал почти просительно, совсем не так, как у Анне Рейнольт прошлых времен.

– Анне, ты знаешь, о чем я говорю. Она все еще в Фокусе. Она зафиксирована на пауках, на ее фокусированном задании.

Анне молчала. Она знала.

– Верни ее назад, Анне!

Анне скривила губы, будто подавляя физическую боль.

– Слишком глубокие структуры. Она потеряет все накопленные знания, почти наверняка – свой талант к языкам. Она будет как Ханте Вен.

– Но она будет свободна! И сможет научиться новому – как тот же Ханте Вен.

– Я понимаю. До вчерашнего дня я думала, что мы сможем это сделать. Мы пришли запустить последнюю реструктуризацию – но, Эзр, Триксия не хочет, чтобы мы шли дальше!

Это было уже слишком, и Эзр внезапно заорал:

– Черт побери, а чего же ты ждала? Она же в Фокусе! – Он сбросил громкость, но слова были напряженными, как смертельная угроза. – Я знаю. Вам с Фамом все еще нужны рабы, особенно такие, как Триксия. Вы никогда и не собирались ее отпускать!

Глаза Рейнольт расширились, лицо вспыхнуло ярко-красным. Такой никто никогда ее не видел, хотя именно этот оттенок появлялся в лице Ритцера Брюгеля, когда на него накатывала ярость. Она открыла и закрыла рот, но ничего не сказала.

Громкий глухой стук в стену кабинета – кто-то летел в адской спешке. В следующее мгновенье в кабинете появился Фам.

– Анне, прошу тебя, давай я здесь разберусь.

Он сказал это очень кротко, и Анне через секунду сделала судорожный вдох и кивнула, кажется, закашлявшись. Над столом она проплыла, не сказав ни слова, но Эзр видел, как сильно она стиснула руку Фама.

Фам осторожно закрыл за ней дверь. Когда он повернулся к Эзру, выражение его лица кротким не было. Он ткнул пальцем на кресло перед столом Анне.

– А ну-ка сядь.

Что-то было в его голосе, от чего ярость Эзра замерзла, а сам он послушно сел.

Фам сел на той стороне стола. Секунду он просто смотрел на своего молодого собеседника. И это было странно. Фаму Нювену всегда была присуща внушительность, но вдруг показалось, что до этого момента он ее ни разу не включал полностью. И наконец Фам сказал:

– Пару лет назад ты меня заставил поговорить начистоту. Ты меня заставил понять, что я ошибался и что я должен перемениться.

Эзр ответил холодным взглядом:

– Кажется, мне это не удалось. – Ты все равно рабовладелец.

– Ошибаешься, сынок. Тебе удалось. Не так уж много людей могли меня переубедить. Даже Сура не могла. – Странная печаль проскользнула в этих словах, и на миг он замолчал. Потом: – Ты очень сильно обидел Анне, Эзр. Я думаю, придет день, когда ты захочешь за это извиниться.

– Ой, вряд ли! Вы двое так тщательно все рационализировали. А на самом деле де-фокусировка вам слишком дорого обойдется.

– Хм, здесь ты прав, она нам обходится дорого. Почти ценой хаоса. В системе эмергентов зипхеды поддерживали практически всю автоматику, и их работа неотделимо сливалась с работой настоящих машин. Хуже того, все обслуживающие программы флота составлялись фокусированными программистами, и у нас остались миллионы строк бессмысленного мусора. Еще не скоро мы сможем заставить работать старые системы… Но ведь ты знаешь, что Анне – Френкийский Орк, «чудовище» на всех алмазных фризах.

– Д-да.

– Тогда ты знаешь, что она готова умереть, лишь бы дать фокусированным свободу. Это было ее необсуждаемое требование ко мне, когда она вышла из Фокуса. Это смысл ее жизни. – Он остановился, глядя мимо Эзра. – Знаешь, что в Фокусе самое страшное? Даже не то, что это – эффективное рабство, хотя видит Бог, это делает его хуже любого злодейства. Нет, самое страшное – что спасители становятся вроде убийц, и жертву увечат второй раз. Даже Анне не понимала этого до конца, и теперь это рвет ее на части.

– Так значит, если они хотят быть рабами, пусть так и будет?

– Нет! Но фокусированный человек – все равно человек, не очень отличающийся от довольно редких типов, которые были во все времена. Если такой человек может жить своей жизнью, может высказывать свои желания – так в этот момент его уже надо слушать… Мы еще полдня назад считали, что у Триксии Бонсол все будет хорошо. Анне приняла меры против случайного разбегания гнили. Триксия не станет ни психотиком, ни маразматиком. Она избавлена от фиксации на преданности эмергентам. С ней можно разговаривать, убеждать. Но она решительно отказывается отдать более глубокие структуры. Понимание пауков – это центр ее жизни, и она хочет, чтобы так и было.