Это был образ жизни, при котором сливались воедино семья и бизнес, дом и рабочее место. Три поколения объединялись для поддержания предприятия, которое затем перейдет четвертому поколению, которое еще пешком под стол ходит. Более того, лавочники, подобные Онума, работали только на себя, в соответствии со своим распорядком, их общение с соседями было весьма интенсивным, о чем служащие и мечтать не могли. Они принимали участие в самом широком спектре общественной деятельности, от политических клубов до добровольных пожарных бригад и спортивных команд. Собираясь по вечерам вокруг семейного стола, семья Онума наслаждалась теплотой общения, гордились своей автономией, вытекавшей из их семейного бизнеса, и ощущали «самодовольство», сравнивая себя с «трудягами»-служащими{367}.

Тоска по прошлому народа

Идеализация семьи и общества ситамачи была частью непреодолимой ностальгии по добродетелям прошлого, которая начала охватывать Японию в 70-х, усилившись в 80-х. После десятилетий стремительных изменений — поражение, оккупация и возрождение, индустриализация, урбанизация, изобилие и стандартизация культурных норм — многие японцы ощутили тоскливое чувство, будто что-то ценное было готово выскользнуть из их рук и исчезнуть навсегда. Для них эта совершенная, состоявшая из нескольких поколений, семья ситамачи представляла реинкарнацию традиционных личных отношений в том аспекте, который едва ли был доступен усеченной семье сарари-мэн, ни современной семье сельского фермера, которая также претерпела радикальные изменения и находилась под угрозой угасания.

Кампания «Открой Японию», осуществляемая Японской национальной железной дорогой, подвергла проверке романтические взгляды на вещи прошлого, которые теперь были почти утрачены. Она была предпринята для того, чтобы стимулировать поездки семей и небольших групп друзей в живописные места. Она достигла большого успеха под своим лозунгом, который, по словам одного ученого, «символизировал желание поколения убежать к своим истокам»{368}. На больших цветных плакатах, выставленных прямо в окнах бюро путешествий и на станциях ЯНЖД, были изображены молодые люди. Обычно это были одна или две городские девушки в возрасте 20–25 лет, одетые в голубые джинсы. Но на этих плакатах можно было встретить и некоторые аспекты почти забытой японской аутентичности: деревенских девушек, украшающих осенними листьями синтоистское святилище, фермера, несущего овощи в ветреную погоду, буддийского монаха, молящегося в уединенном горном храме, женщину, собирающую морские водоросли вдоль скалистого берега. Местами действия этих миниатюрных драм самооткрытия были не обычные туристические Мекки, а некие безымянные пейзажи, знакомые, но слишком далекие, что позволяло им передавать просто идею времени и места. Каждый плакат «Открой Японию» обладал сверхъестественной способностью превращать отдельную сценку, передающую некий момент, в вневременное изображение того, что должно мыслиться и что должно ощущаться как японское.

Есть какая-то ирония судьбы в том, что хотя сельская семья уже не была такой, как прежде, кампания «Открой Японию» помогла разгореться фурусато буму («бум деревенского дома»), который романтизировал сельскую жизнь и превращал ее в блистательный пример японской традиции. Фурусато — это родной город или деревня предков, место, куда, по словам японцев, «можно вернуться, когда бы ни испытал необходимость в этом, место, где сердце находит отдохновение и где обычная повседневная жизнь основывается на сострадании, место, где обычаи считаются особой ценностью»{369}. Таким образом, в 80-е гг. городские жители отправились назад, в сельскую местность, чтобы отыскать свои корни. А обитатели деревень изготавливали разнообразные предметы для таких визитеров (и нередко ради их йен), устраивали выставки ремесленных изделий и состязания во время сбора урожая, ставили любительские кукольные спектакли и разыгрывали пьесы традиционного театра кабуки, возрождали старые праздники (и изобретали новые). Подобно тем людям, которые стремились «открыть Японию», те, кто приветствовал фурусато, надеялись поймать вневременной момент, в который искренняя чистота крестьянского труда, семейные и общинные узы и память о старинных сельских домах с тростниковыми крышами по-прежнему имели какое-то значение.

Тоска по прошлому народа представляет собой путь использования прошлогодних истин при подготовке к неопределенному завтрашнему дню. Когда соприкасаются несколько миров, поддержка и утешение со стороны прошлого могут облегчить тревоги и заботы настоящего и предоставить моральные ориентиры для продвижения в неизведанное будущее. По мере того как эра Сёва шла к своему завершению, японцы все чаще задумывались о сложившихся обстоятельствах. Они размышляли над тем, был ли экономический рост благом или бедствием, являлось ли правительство другом или врагом и будет ли новый образ жизни приносить такое же удовлетворение, как и старый. Пока японцы были заняты этими размышлениями, на горизонте собиралась появиться серия последовательных событий, которые приведут к падению гегемонии ЛДП, ввергнут золотую экономику в пучину спада и создадут новый мировой порядок. Когда японцы вступят в неизведанные воды 90-х, критики позднего периода эры Сёва будут втянуты в масштабную дискуссию по поводу того, как Япония может использовать уроки прошлого для продвижения вперед, в новый век и новое тысячелетие.

ГЛАВА 17

Еще один новый век

7 января 1989 г. умер император Сёва. Его великолепные похороны напомнили великое прощание, которое нация устроила его деду, императору Мэйдзи, в 1912 г. В начале столетия уханье погребальных пушек звучало романисту Нацумэ Сосэки «как последний плач по уходящей эпохе». В конце века смерть императора Сёва подобным же образом явилась для многих японцев завершением другого значимого периода в их истории. Император Сёва взошел на престол в 20-х, когда политические партии впервые получили ведущую роль в японской политике, мобо и мога определяли новые культурные нормы и Япония являлась другом всех капиталистических стран Запада. Прошло 20 лет его правления, и Япония была разгромлена. Весь мир осуждал ее за милитаристскую политику и замкнутый менталитет. Ее будущее было темным и ничего не обещающим. Еще 4 десятилетия спустя, в конце долгого правления императора, страна вновь обрела свое международное положение, удивила всех своими экономическими успехами, превратилась в более открытое и равное общество, а также подтвердила свой статус одной из наиболее развитых современных наций на земном шаре. Со смертью императора Сёва многое должно было замереть и подвергнуться сомнению, и многим показалось, что Япония завершила свои поиски современности.

Сын императора Сёва и его преемник, наследный принц Акихито, выбрал для своего правления девиз Хэйсэй. Это название эры было взято из классических китайских книг Шу-цзин («Книга истории») и