— Ты лжешь мне, но это не страшно. Я все равно тебя люблю, София. Ты всегда была умнее других, я это сразу понял. Именно ты спасешь меня, развяжешь ремни.

Она взялась за нож, и Лука засмеялся.

— Я вижу, что у тебя на уме. Ты хочешь, чтобы я сказал Грациелле, что я сын Майкла Лучано. Хорошо, я скажу. Я выполню любое твое желание. Мне нет до них никакого дела. Ты получишь все, как я и обещал, помнишь?

Стоя к нему спиной, София крепче сомкнула пальцы на деревянной рукоятке ножа. Она должна это сделать, и ее ничто не остановит!

— Я не обманула тебя, Лука, — проговорила она тихим шепотом, заставив себя обернуться.

У него была секунда-другая, чтобы посмотреть на портрет своего отца. Дошло ли до его сознания то, что он совершил? Софии некогда было это выяснять. Она не могла медлить. Надо сделать это сейчас, сию секунду, пока в ушах у нее еще стоит его жуткий, насмешливый голос…

Лука поднял голову. Если он и догадался, что София — его мать, то осмыслить это у него уже не было времени. Он знал, что скоро умрет, и пытался остаться бесстрастным киллером, но наглая ухмылка на его лице сменилась дрожащей, трогательно-прекрасной улыбкой…

Лезвие вошло между ребрами, в самое сердце. София со всей силой навалилась на нож, чтобы протолкнуть его дальше. Прижав Луку к спинке стула, она нагнулась над ним, упершись коленом ему в бедро. В горле у него тихо забулькало.

Она отпрянула. Ей даже не пришлось вынимать нож: он сам выскользнул из его тела. Чистая, глубокая рана начала кровоточить. Рука ее разжалась, и нож упал на пол.

Ремни удерживали Луку в сидячем положении, но голова его слегка завалилась набок, а изо рта потекла тонкая струйка крови, заливая шею. София пощупала пульс — он еще слабо бился, потом обхватила ладонями лицо Луки и поцеловала еще теплые губы, чувствуя во рту его кровь, а в пальцах — его мягкие волосы… Постепенно пульс пропал. Все кончено!

София спрятала золотое сердечко в карман. Его кровь намочила полотенца и забрызгала ее ночную рубашку. Она подняла с пола простыню, отворачиваясь, чтобы не видеть Луку. Она не могла на него смотреть… Теперь кровь струей лилась из его открытого рта, окрашивая расстеленные под стулом полотенца. София тщательнее обложила ножки, боясь, как бы не испачкался ковер, и накрыла труп простыней.

Отперев дверь, София позвала Терезу. Вместе с ней в столовую вошла Роза. Ни слова не говоря, женщины развязали руки Луки, а Роза, встав на колени, разрезала ремни у него на ногах, воспользовавшись тем самым ножом, которым он был убит. Простыня закрывала его лицо, но на белой ткани проступило темное кровавое пятно. Мойра внесла в комнату серое одеяло и расстелила его на полу, чтобы завернуть труп.

Когда его развязали, Тереза обернулась к Софии.

— Нам нужно взяться всем вместе и поднять его со стула, — сказала она.

Роза получше укрыла простыней голову и плечи Луки, потом ухватила его под мышками. Мойра с Терезой взяли его за ноги и за туловище и, пошатываясь от усилия, перенесли труп на одеяло. Тереза обыскала его карманы, но они были пусты.

София быстро завернула Луку в одеяло и теми ремнями, которые остались целы, обвязала его за шею и лодыжки. Все вместе они вынесли труп через кухню в сад.

Могила была вырыта под дубом. Его большие узловатые корни, точно когти, обхватывали землю и вели к яме шести футов глубиной с одной стороны заснеженной лужайки. Женщины сбросили труп и стали закидывать его землей. Мойра кидала руками. Могила зияла черным пятном на фоне обширного белого пространства лужайки. На нее указывали и их четкие следы. Было морозно, изо рта у женщин шел пар, но они не чувствовали холода. София вышла как была: босиком, в забрызганной кровью ситцевой ночной рубашке.

Когда могила заполнилась землей, все четверо встали на нее и принялись утаптывать грунт ногами. Только сейчас Тереза заметила босые ноги Софии.

— Иди в дом, София. Мы здесь сами закончим.

София побежала к дому, а они принялись укладывать на место слои мерзлого дерна. Тереза критически оглядела их работу.

— Быстро набросайте лопатами снег на могилу!

— Это ни к чему, мама, — сказала Роза, продолжая утаптывать землю, — посмотри на небо…

Оно было серым, и не успела Роза договорить, как опять пошел снег — сначала это были мелкие снежинки, но к тому времени, когда женщины вернулись в дом, начался настоящий снегопад. Густые белые хлопья сыпали, как по заказу, укрывая и их следы, и могилу.

Женщины вернулись в дом и занялись каждая своим делом. Тереза вынесла из комнаты Луки всю его одежду и личные вещи. Их оказалось немного. Набив карманы бумагой, смоченной в скипидаре, она завернула одежду в газеты и перевязала. Мойра вымыла лестницу, спальню Луки и ванную, которой он пользовался. Его зубную щетку и расческу она положила в пластиковый пакет, который София уничтожила в аппарате для измельчения мусора. Тем временем Тереза разожгла во дворе костер, чтобы сжечь одежду.

София была все в той же окровавленной ночной рубашке.

— Сними это, я сожгу… — сказала ей Тереза с порога кухни. — София?

Ей пришлось повторить свои слова. Ноги Софии посинели от холода. Она медленно подняла рубашку и, вспомнив про медальон, достала его из кармана.

— Дай мне рубашку, София, ее надо сжечь.

Тереза огляделась, ища, что бы накинуть на Софию, но не нашла ничего подходящего и сняла свою шубку. София протянула ей окровавленную ночную рубашку.

— Иди оденься, прими теплую ванну… Это все?

София кивнула, не сдвинувшись с места. В ее наготе было что-то жалкое. Не выдержав, Тереза подошла и попыталась накинуть ей на плечи свою шубку, однако София ее оттолкнула.

— Не трогай меня, пожалуйста!

— Послушай, надень что-нибудь. И можешь отдыхать. Здесь тебе больше нечего делать.

София поднялась наверх, заперлась у себя в спальне и, спотыкаясь, пошла в ванную. Ей хотелось кричать, но она боялась быть услышанной. Она чуть не упала в душевой кабинке, выложенной белым кафелем, и ударилась плечом о стену. Включив воду, она встала под душ, чтобы смыть кровь с тела, с рук… Пальцы ее по-прежнему сжимали маленькое золотое сердечко.

Когда на нее обрушились холодные струи, София охнула, но даже не попыталась включить горячую воду. Ледяные потоки обжигали кожу. Казалось, что кто-то хлещет ее по лицу и по всему телу. Она положила золотое сердечко в рот и закусила медальон зубами. Живот судорожно сжимался от разрывающей боли — так было, когда она рожала сына.

Ей хотелось кричать на весь мир о своем предательстве, о том чудовищном убийстве, которое она совершила. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о ее вине и покарал ее. Холодный душ не принес облегчения. Изнывая от бессильной злобы на саму себя, София в кровь разбивала кулаки о кафельные плитки и стучала головой о стены, но при этом не издала ни звука. Молчание — вот ее кара. Никто не должен ничего знать. Никакие обстоятельства прошлого не смягчают ее вины. Она совершила самое страшное преступление: дала жизнь человеческому существу, потом отвергла собственную плоть и в конце концов убила его.