Она отдала покупки лакею, села в фиакр и, когда экипаж тронулся, почему-то пожалела, что не проследила за Кэндзи.

— Ничего, рано или поздно я все выясню, — пробормотала она себе под нос, зевнула и подумала, что отлично проведет время с франтом, которого подцепила накануне в Мулен-Руж. Как бишь его зовут? Амори де Шамплийё-Марей. Имя дурацкое, зато бумажник пухлый, глупо было бы не воспользоваться.

Она вышла на улице Лепик, где молодой хлыщ на родительские деньги снял уютную квартирку.

Морис Ломье торопливо карабкался вверх, мысленно проклиная крутой склон. Ему не терпелось сообщить Мими радостную новость: Жорж Оне не только щедро заплатил за картину, но и представил ему своих друзей — супружескую пару, которая недавно переехала в особняк в долине Монсо и пожелала заказать свои портреты «в рост» — чтобы производить впечатление на гостей. Глупцы, что тут скажешь, зато с деньгами. Впрочем, женушка очень даже недурна. Грудь небогатая, зато «круп» хорош. Судя по игривому взгляду, которым она одарила Ломье, на сеансах им скучать не придется.

И он замурлыкал куплет собственного сочинения:

Я богат

И хорош,

Я — артист,

Так-то вот!

Он ворвался в мастерскую с возгласом:

— Мими! Мы в порядке! — и тут же заметил записку, придавленную стаканом:

Котик!

Я у твоего друга Легри, хочу его поблагодарить. Целую миллион раз!

Твоя курочка

Ломье, не снимая ботинок, повалился на кровать и закурил. Дым от сигареты рисовал под потолком эротические извивы, достойные кисти Рафаэля.

— Надеюсь, я вас не разбудила?

— Не беспокойтесь, это моя рабочая одежда.

Таша приняла разряженную Мими в старой блузе и с распущенными волосами.

— Могу я повидаться с вашим мужем?

— Его нет дома, — сухо отрезала Таша.

— А когда он вернется?

— Виктора сейчас допрашивает полиция, мадемуазель, причем по вашей вине. Возможно, его даже арестуют.

— Черт возьми! Это уж слишком!

— Согласна.

Мими нервно теребила ленточку на пакете, не зная, на что решиться. Потом протянула подарок Таша.

— Это для него… в благодарность за Лулу. Вы тоже попробуйте, шоколад хороший — швейцарский, не какая-нибудь дешевка! Ладно, прощайте. Передайте мсье Виктору, что Мирей Лестокар очень ему благодарна. И еще — если его засадят, я принесу ему апельсинов.

Устыдившись своей вспышки, Таша спряталась в алькове. Она заметила немой укор на лице Андре Боньоля. Бывший метрдотель умел выражать свои чувства, не разжимая губ. Высокий рост, внушительная лысина, закрученные кверху усы и раздвоенная борода делали его похожим на министра, но за этой величественной внешностью скрывался человек, которому женщины внушали страх. Зато он обожал готовить и заниматься домом.

Таша бросила критический взгляд на предназначенные для Айрис иллюстрации акварелью. Удалось ли ей угадать настроение прелестной сказки «Стрекоза и бабочка», которую молодая женщина написала для своего будущего ребенка? Как жаль, что Айрис не дала прочесть рукопись ни мужу, ни брату! Увы, она, как и большинство женщин, считает, что не способна писать так же хорошо, как мужчины… «Я уговорю ее продолжать и добиться, чтобы сказку издали. Да, пожалуй, у меня получилось. Надеюсь, Айрис останется довольна».

Таша завернула рисунки в бумагу и подошла к Андре Боньолю.

— Хочу попросить вас об услуге. Нужно доставить этот пакет моей золовке, только ни в коем случае не входите через книжный магазин, позвоните прямо в квартиру. И возьмите фиакр…

— Мы исполним ваше поручение, мадам, как только заправим этот салат, — величественно кивнул Андре Боньоль.

Он ожидал увидеть лично мадам Пиньо, но его встретила веснушчатая девушка с огромными светло-карими глазами.

— Вы… вы кто? — запинаясь, спросила она.

— Ну что за дурочка! Подите прочь, Зульма! Чем могу служить, мсье? — жеманно поинтересовалась Эфросинья, приветливо улыбаясь.

— Мадам Легри поручила нам передать это ее золовке лично в руки.

— Нам? — завертела головой Зульма. — Кому это — нам? Здесь есть кто-то еще?

— Это такая манера выражаться, дурында. Доверьтесь мне, мсье, я все передам мадам Айрис, я ее свекровь.

Андре Боньоль лишь молча поджал губы.

— Ну что же вы, давайте пакет!

— Мадам Легри дала нам задание, и мы будем вам признательны, если вы поможете нам его исполнить, — с непреклонным видом изрек он.

— Ах, значит, вы нам не доверяете! Беги, зови мадам, растяпа, а я возвращаюсь к плите! — сдалась Эфросинья.

Зульма, не сводя с посетителя завороженного взгляда, сделала глубокий реверанс и на цыпочках удалилась. Вскоре к Боньолю вышла Айрис.

— Зульма сказала, что у вас для меня посылка от Таша?

Он с почтительным поклоном передал ей сверток, и Айрис, с трудом сдержав смех, ушла к себе.

Так и не вышедшая из благоговейного транса Зульма обмахивала метелкой стулья в гостиной и повторяла про себя: «Вот она, значит, какая, любовь с первого взгляда!». А Эфросинья на кухне пыхтела от злости:

— Вернусь домой и первым делом опишу в дневнике этого надутого холуя!

Айрис с восхищением рассматривала акварели Таша, в которых преобладали зеленый и голубой цвет. Ее книга получится такой же прекрасной, как те, что создавали мастера Средневековья, и она будет каждый вечер читать ее своей малышке. Услышав шаги Жозефа, Айрис поспешно спрятала иллюстрации под матрас, туда, где лежала тетрадь.

— Дорогая, он говорил со мной, как с равным, сказал, что я должен продолжать, и даже согласился, чтобы я подарил ему экземпляр романа с посвящением!

— Кто «он», любимый?

— Господин Золя! Когда я уходил, меня осенило: «Букет дьявола» закончится так: подлеца Зандини сошлют на каторгу в Тулон, а красавица Кармелла переоденется стражником и освободит его. Зандини влюбится в Кармеллу, откажется от намерения убить ее, и они вместе уплывут в Аргентину.

— Чудесно! Это достойно «Рокамболя»![361]

Супруги занялись каждый своими делами. Айрис решила написать вторую сказку — про ослика, который мечтал участвовать в дерби, а Жозеф думал о том, что зря не сделал свою героиню Кармеллу рыжеволосой красавицей наподобие Таша. Он почему-то вдруг вспомнил свою первую любовь — Валентину де Пон-Жубер, но тут же спохватился и решил написать Эмилю Золя. Увлекшись сочинением вступления, он не замечал, как чернила с ручки капают на бумагу, оставляя кляксы.

Мишлин Баллю метала громы и молнии. Этот тип с жандармской рожей затоптал грязными ботинками только что вымытую лестницу! Она постучалась в дверь к Пиньо и, когда на пороге появилась Эфросинья, начала горько сетовать на наплевательское отношение к ее труду и больной спине.