19 февраля в комиссариат приходит письмо, где некий Роберти сообщает о намерении покончить с собой. Полицейские приезжают в меблированные комнаты на улице Сен-Жак, 69, взламывают дверь, и происходит взрыв. Итог: один убитый, один раненый.

20 февраля похожий теракт происходит в доме номер 47 в предместье Сен-Мартен. Специалисты обезвреживают бомбу на месте.

15 марта бельгийский анархист Пауэле, которому приписывают два вышеупомянутых теракта, погибает при взрыве бомбы, подложенной им в церковь Мадлен.

4 апреля взрывом в ресторане «Фуайо» тяжело ранены два посетителя, один из них, поэт Лоран Тайяд, теряет глаз. Когда Огюст Вайян бросил бомбу, Тайяд воскликнул: «Что значит гибель нескольких поколений рода человеческого, если благодаря ей утверждается индивидуум? Разве это важно, если последствия благотворны?»

27 апреля в Парижском Дворце правосудия начинается процесс над Эмилем Анри, «человеком, у которого руки по локоть в крови», пишет о нем в газете «Матен» Гастон Леру. Эмиля Анри приговаривают к смерти и казнят 21 мая. На следующий день «Жюстис» публикует статью Жоржа Клемансо «Гильотина»: «Мы идем по ночному Парижу, где гуляют девицы, чьи лица бледны от газового света, и припозднившиеся бездельники в поисках приключений. Мне не по себе в этом странном мире. Небо аспидного цвета с волнистыми облачками, тусклое, мертвенно-бледное. Дует ледяной ветер, сухой и резкий. И вот мы уже на улице Шато д’О, перед огромной статуей Республики во фригийском колпаке. Она держит в руке оливковую ветвь, якобы несущую людям мир. А как же нож гильотины? Почему она не держит в другой руке его? Я мысленно кричу ей: „Лгунья!“. А перед мэрией Фобур Ледрю-Ролен театральным жестом протягивает нам урну для всеобщего голосования: „В этом наше спасение“. — Конечно, друг мой, только вот наша жизнь слишком коротка, чтобы ждать так долго. Тебе и самому знакомо двадцатилетнее ожидание».

24 июня президент Сади Карно приезжает в Лион на открытие Всемирной выставки и празднование годовщины битвы при Сольферино. Город украшен флагами. Президент отправляется в Гран-театр на гала-концерт. Его коляска медленно едет мимо выстроившихся рядами людей. К коляске приближается человек и, выкрикнув: «Да здравствует революция!», тут же исчезает в толпе. Девять сорок вечера. На черном сюртуке президента расплывается большое пятно. Сидящий рядом генерал Вуазен осознает, что произошло. Кучер подхлестывает лошадей, чтобы как можно быстрее попасть к префектуре. Удар кинжала попал в печень и перерезал полую вену, врачи бессильны. Доктор Понсе делает операцию. Тщетно. Вскоре после полуночи Сади Карно умирает. Арестованный при попытке к бегству убийца восклицает: «Пусть теперь мне отрубят голову, это ничего не изменит!» Толпа готова линчевать преступника. Его зовут Санто Джеронимо Казерио, он уроженец Ломбардии, ему двадцать один год. Эмигрант, работал булочником. «Я стал анархистом в 1891 году, в Риме, после суда, где обвиняемые сидели в клетке, как дикие звери. Тогда я поклялся совершать покушения на важных шишек. Я хотел убить президента Карно за то, что он отказал в помиловании Вайяну».

На следующий день после смерти Сади Карно толпа громит и грабит магазины итальянцев. Начинаются демонстрации, люди кричат: «Долой Италию! Объявим ей войну!»

Большинство обеих Палат в качестве преемника Сади Карно видит Жана Казимир-Перье. 27 июня 457-ю голосами из 851-и его выбирают президентом Республики. Социалисты и радикалы находятся в оппозиции. Они заявляют, что новый президент, главный акционер шахт Анзена, является ставленником капитализма и реакции. Парламентская фракция социалистов выступает с обращением: «Парламент, состоящий из сторонников буржуазного центра и сенаторов-ретроградов, только что избрал президентом Республики Казимир-Перье, человека, связанного с реакционерами-орлеанистами… Мы от вашего имени реагируем на это скандальное голосование так: „Долой реакцию!“».

28 июля правительство, пользуясь негодованием граждан, спровоцированным убийством Карно, добивается от парламента принятия новых законов, «направленных на подавление анархистских выходок». В действительности же эти законы ужесточают введенные год назад ограничения свободы прессы, позволяют приговаривать к тюремным срокам за подстрекательство к краже и убийству и передают дела о нарушении закона о печати из суда присяжных в исправительный суд. Он имеет право приговаривать к пожизненной ссылке без лишения прав (уголовные суды такой приговор не выносят) и налагать запрет на публикацию судебных отчетов в газетах. Судьи могут не делать разницы между анархистами и социалистами, которые из опасения, что «предательские» законы будут использоваться для обуздания оппозиционной прессы, начинают бурную кампанию протеста. Жорес восклицает: «Вы хотите проявить суровость при подавлении бунтовщиков, так будьте же суровы и в отношении коррупционеров и взяткодателей! […]. Вы должны ясно показать стране — и сделать это в письменном виде! — что коррумпированного политика и бунтовщика-анархиста судят одинаково строго и по одним и тем же законам. Только в тот день, когда продажный политик и совершивший убийство анархист отплывут на каторгу на одном корабле, можно будет говорить о двух взаимодополняющих аспектах одного социального порядка».

Казерио судили в Париже, 2 августа, его интересы представлял старшина коллегии Дюбрей: ни один адвокат не согласился защищать этого человека. Казнили осужденного 16 августа в тюрьме Сен-Поль.

Несколькими днями раньше, 6 августа, в суде Сены состоялся «процесс тридцати». Правительство решило нанести решительный удар, объединив в одну «преступную» группу всех, кто — в большей или меньшей степени, тем или иным образом — мог быть связан с пропагандистами: «Одни подстрекают к преступлению словом или пером, другие его исполняют». Перед присяжными предстали: редактор и член правления «Ла Револьт» Жан Грав, лектор-анархист Себастьян Фор, редактор «Ревю анархист» Шарль Шатель, управляющий «Л’Ан-деор» Луи Мата, служащий Военного министерства, художественный критик и сотрудник «Ревю бланш» Феликс Фенеон, а также арестованные за грабеж Ортиз и Черикотти и другие.

Обвинение развалилось, 12 августа жюри присяжных оправдало всех подсудимых, за исключением Ортиза и Черикотти, которые получили пятнадцать и восемь лет каторжных работ.

В августе 1894 года покушения и террористические акты прекращаются. Руководители анархистских газет — а их насчитывается около шестидесяти — никогда не одобрявшие «пропаганды действием», призывали анархистов вступать в профсоюзы и бороться за новый социальный порядок легальными методами. 23 сентября, на Шестом профсоюзном конгрессе в Нанте, по предложению Аристида Бриана принято положение о всеобщей забастовке.

23 августа, ровно через год после выхода в свет романа «Малыш», не имевшего успеха у читателей, Жюль Верн публикует «Удивительные приключения дядюшки Антифера» форматом в одну двенадцатую листа. Второй том появится в продаже 19 ноября. В начале месяца в издательстве Шарпантье и Фаскеля выходит новый роман Эмиля Золя «Лурд», первый из трилогии «Три города». За ним последуют «Рим» и «Париж».

В октябре 1894 года население Парижа составляет 2 миллиона 424 тысяч 705 человек, живущих в 82 тысячах домов, то есть по 31 тысяче 89 человек на один квадратный километр. Плотность населения во французской столице больше, чем в любой из европейских. В Париже зарегистрировано 200 тысяч безработных (официальная цифра на январь 1894 года). Они соглашаются на любую работу, отчаянно пытаясь заработать хотя бы четыре су. Очередь в дворники нескончаема, ждать «метлу своей мечты» приходится невыносимо долго. Не менее востребованы профессии фонарщиков и расклейщиков афиш. Любая работа хороша, когда пояс затянут туже некуда и нужно кормить семью, но на беду, претендентов так много, что трудоустроить всех физически не возможно. Мужчины разгружают корабли в доках, перетаскивают багаж на вокзалах, идут в чернорабочие. Летом ночи коротки, и, если удается в четыре утра получить работу на Центральном рынке, это большая удача. Зимой — другое дело: безработные раздают на улицах проспекты, грамотные нанимаются в рекламные агентства надписывать адреса на конвертах. Манной небесной становятся снежные заносы: на расчистку улиц нанимают работников обоего пола. Самое страшное, когда нет вообще никакой работы: долг булочнику, долг угольщику, сегодня не обедаем, да и завтра, наверное, тоже… Последний отчаянный шаг — закладная, а потом наступает день, когда человек не может заплатить за жилье, и его семья оказывается на улице. «Хотя в большинстве бедных кварталов дома по-прежнему непригодны для нормальной жизни, их владельцы не постыдились поднять квартирную плату, как это сделали в богатых районах. […] Жажда наживы столь велика, что не стесняется рядиться в одежды филантропии. В Париже появляется так называемая „программа дешевого жилья“, которая призвана оказать помощь беднякам, предоставляя им чистые, оборудованные всем необходимым для жизни дома».[362]Один из павильонов Всемирной выставки 1889 года был посвящен жилью для рабочих. Однако по мнению Жюля Симона[363]программа дешевого жилья никогда не будет осуществлена. «Истина, — писал он в газете „Фигаро“ 16 марта 1894 года, — заключается в том, что в дешевых домах есть только самое необходимое, а плату за них взимают весьма высокую, что повышает их доходность на 3,5–4 %». О домовладельцах Жюль Симон выразился так: «Они становятся благодетелями лишь потому, что им это выгодно». 30 ноября 1894 года законодательство облегчает финансирование дешевого жилья. Инвесторы получают налоговые льготы, благотворительные общества могут принимать участие в финансировании.