Вечером 29 июля Сазонов вместе с Сухомлиновым и начальником штаба Янушкевичем позвонил Николаю и сказал, что его министры советуют провести всеобщую мобилизацию. На их конце телефонной линии началось ликование, когда царь согласился[1744]. Позднее в тот же вечер, когда у Центрального телеграфа в Санкт-Петербурге уже стоял офицер, чтобы разослать необходимые приказы, Янушкевич позвонил и сообщил, что Николай передумал, наверное, после прочтения сообщения Вильгельма и разрешил начать лишь частичную мобилизацию против Австро-Венгрии, сказав: «Я не буду отвечать за чудовищную бойню»[1745]. Николай, видимо, все еще видел в мобилизации инструмент дипломатии, а не прелюдию к войне. На следующий день в телеграмме Вильгельму он объяснил, что действия России являются чисто оборонительными мерами против ее южного соседа и что он по-прежнему рассчитывает на то, что Вильгельм окажет нажим на Австро-Венгрию, чтобы та начала переговоры с Россией. «У нас впереди почти неделя, – сердито и небрежно написал кайзер. – Я больше не могу соглашаться ни на какое посредничество, так как царь, который попросил об этом, одновременно тайно провел мобилизацию за моей спиной. Это лишь маневр, чтобы сдержать нас и усилить старт, который у них уже есть!»[1746]

Правительство Николая встретило весть о его решении со смятением. Австро-Венгрия не демонстрировала намерения отступиться от Сербии, и Германия шла ко всеобщей мобилизации. Частичная мобилизация оставила бы Россию опасно незащищенной. Действительно, как убедительно доказывал генерал-квартирмейстер Юрий Данилов, это «заронит зерна сомнения и беспорядка в той сфере, где все должно быть основано на заранее сделанных расчетах высочайшей точности»[1747]. Утром 30 июля Сухомлинов и Янушкевич по телефону умоляли царя приказать проводить всеобщую мобилизацию. Царь был тверд в своем решении и не собирался его менять. Тогда трубку взял Сазонов, чтобы попросить у царя личной аудиенции днем. Николай ответил, что его распорядок дня заполнен, но он может принять министра иностранных дел в три часа дня. В этом случае царь и министр беседовали почти целый час. Николай, который выглядел осунувшимся, был раздраженным и нервным и в какой-то момент выпалил: «Это решение только мое». Сазонов, как говорили в обществе Санкт-Петербурга, наконец сломил сопротивление правителя, сказав, что, учитывая состояние общественного мнения в России, война с Германией – единственное средство для Николая спасти свою собственную жизнь и сохранить трон для передачи сыну. Царь согласился начать всеобщую мобилизацию на следующий день. Сазонов позвонил Янушкевичу, чтобы сообщить ему новость, а затем велел: «Разбейте ваш телефон»[1748].

Из Берлина правительство Германии пристально наблюдало за развитием событий в России. Кайзер пришел в бешенство, узнав о военных приготовлениях России, в которых он увидел акт предательства, даже когда они все еще были направлены только против Австро-Венгрии. Он обвинял Францию и Великобританию и своего умершего дядю Эдуарда VII в том, что склонил царя к союзу не с теми странами. Вильгельм пригрозил уничтожить Британскую империю и призвать своих друзей в мусульманском мире начать против нее джихад. (В последнем, по крайней мере, он был верен своему слову.) «Так как если нам суждено истечь кровью, то Англия, по крайней мере, потеряет Индию»[1749]. В то время как некоторые высокопоставленные военачальники, Фалькенхайн например, настаивали на мобилизации – что в случае Германии неотвратимо привело бы к военным действиям – они встречали сопротивление. Мольтке изначально не думал, что ситуация достаточно серьезна, а Бетман был за отсрочку, чтобы изобразить Германию жертвой агрессии. Именно военные меры России, как сказал Бетман английскому послу 28 июля, стали непреодолимым препятствием для попыток добиться мирного урегулирования конфликта с Австро-Венгрией на Балканах, а также снятия угрозы самой Германии. 29 июля, когда российское правительство решало, начинать или не начинать всеобщую мобилизацию, Бетман отправил телеграмму своему послу в Санкт-Петербурге: «Будьте любезны, очень серьезно доведите до сведения г-на Сазонова, что наращивание Россией мобилизационных мер вынудит нас провести свою мобилизацию, и тогда война в Европе едва ли будет предотвращена»[1750].

Кабинет министров Великобритании собрался на заседание в 11:30 29 июля, чтобы обсудить объявление Австро-Венгрией войны сербам, а также потратил значительное время на обсуждение обязательств Великобритании перед Бельгией как одной из сторон Лондонского договора 1839 г., который гарантировал этой маленькой стране нейтралитет и независимость. (Другими странами, подписавшими этот договор, были Франция, Австрия, Россия и Пруссия – в последнем случае эти обязательства перешли к Германии после 1871 г.) Министр торговли Великобритании Джон Бернс, находившийся среди тех радикально настроенных либералов, которые выступали против войны, записал в своем дневнике: «Ситуация была серьезно пересмотрена со всех точек зрения. Было решено не принимать никаких решений». Грея попросили сказать и Камбону, и Лихновски, что «на этом этапе мы не можем заранее взять на себя обязательство либо стоять в стороне при любых обстоятельствах, либо присоединиться при каких-то обстоятельствах»[1751]. Кабинет министров, однако, все же принял два важных решения. Первое: Черчиллю было дано разрешение послать телеграммы на флот с приказом провести предварительную мобилизацию. В ту ночь флот выдвинулся на север через Ла-Манш с погашенными огнями на свои боевые позиции в Северном море. Так же правительство введет в действие «этап предосторожности» для вооруженных сил Великобритании согласно их новому уставу. Произошло короткое замешательство, когда выяснилось, что никто не знает точно, как начать этот процесс, и все пришли в ужас, когда стало известно, что часть солдат территориальной армии призвана на караульную службу, что было необычно для мирного времени. Правительство поспешно поместило объявление в газеты о том, что Великобритания не проводит мобилизацию: «Отданные приказы являются мерой предосторожности и носят оборонительный характер»[1752].

Грей встретился и с Полем Камбоном, и Лихновски сразу же после заседания кабинета министров. В разговоре с Камбоном он подчеркнул свободу действий Великобритании, а с Лихновски зашел дальше, чем мог бы одобрить кабинет министров, и сделал предупреждение: правительство Великобритании все еще надеется на посредничество в конфликте между Австро-Венгрией и Сербией, но, если Россия и Германия окажутся втянутыми в него, ему придется быстро принимать решения. «В таком случае, – продолжил Грей, – будет невозможно оставаться в стороне и ждать какое-то время». Перо Вильгельма взорвалось пометками на полях, когда тот вечером того же дня читал депешу посла: «Подлый обманщик! Жалкий трус! Негодяи! Мелкие лавочники!»[1753]