– Для чего он тратил столько денег?

– Думал таким способом покорить весь мир, заслужить общее доверие. И ему это почти удалось. Он только недооценил зависть конкурентов.

– Вы думаете, он правда что-то подделал?

– Безусловно, я так думаю. Точно мы еще ничего не знаем.

– Тогда Феликсу лучше на ней не жениться.

– Безусловно лучше. Его бы это не исправило, и вы уж точно не станете жалеть о таких деньгах.

Леди Карбери покачала головой, словно желая сказать, что даже деньги Мельмотта не пахнут, когда речь идет о спасении ее сына.

– Во всяком случае, не думайте об этом больше.

Тогда она рассказала о своих неприятностях с Геттой.

– Тут мне затруднительнее выразить авторитетное мнение, – ответил мистер Брон.

– Он никому не задолжал и шиллинга, – продолжала леди Карбери, – и он правда замечательный джентльмен.

– Но если он ей не нравится?

– В том-то и дело, что нравится! Она считает его лучшим человеком в мире. Его она слушается куда охотнее, чем меня. Но она забила себя голову глупостями про любовь.

– Очень многие, леди Карбери, забивают себе голову этой глупостью.

– Да, и губят себя, как она себя погубит. Любовь – роскошь, как любая другая. Вы не имеете на нее права, если она вам не по карману. А те, кто хочет ее получить, когда им это не по средствам, придут к такому же краху, как мистер Мельмотт. Как странно! Всего две недели назад мы считали его величайшим человеком в Лондоне.

Мистер Брон только улыбнулся. Он не считал пока разумным утверждать, будто сам никогда не обольщался по поводу бывшего кумира с Эбчерч-лейн.

На следующее утро, очень рано, когда мистер Мельмотт еще лежал, не обнаруженный, на полу в кабинете мистера Лонгстаффа, горничная принесла Гетте письмо и сказала, что его дал ей сам мистер Монтегю. Гетта жадно схватила письмо, но тут же делано безразличным жестом сунула его под подушку. Однако, стоило горничной выйти, Гетта вновь схватила свое сокровище. Ей еще не приходило в голову задуматься, можно ли получать письма от бывшего жениха. Она велела ему уйти – уйти навсегда – и была убеждена, что он так и поступит – быть может, охотно. Без сомнения, он будет счастлив вернуться к своей американке. Теперь, получив письмо, Гетта не колебалась и мгновения. Оставшись одна, она сразу его распечатала и прочитала, и на миг не позволяя себе задуматься, можно или нельзя принять оправдания жениха.

Бесценная Гетта!

Я думаю, ты была ко мне в высшей степени несправедлива, и, если ты хоть когда-нибудь меня любила, я совершенно не могу этого понять. Я ни разу ни в чем тебя не обманул. Если ты не хочешь оттолкнуть меня за то, что я когда-то любил другую, то мне непонятна причина твоего гнева. Я не мог рассказать тебе о миссис Хартл до того, как ты приняла мое предложение, и, как ты сама знаешь, у меня не было случая ничего тебе рассказать, прежде чем история достигла твоих ушей. Не помню толком, что я тогда говорил, так расстроили меня твои обвинения. Но думаю, я сказал тогда и повторяю сейчас, что счел этот брак невозможным задолго до встречи с тобой, и после нашего знакомства ни разу не колебался в своем решении. Все это Роджер, безусловно, тебе подтвердит, поскольку я принял решение в его присутствии и во многом с его помощью. Все это было до того, как я впервые тебя увидел.

Понимаю, ты можешь сердиться, что я тем не менее виделся с миссис Хартл. Не буду сейчас возвращаться к моему первому знакомству с ней. За него можешь винить меня сколько угодно, хотя оно не было преступлением против тебя. Однако после всего, что произошло, мог ли я отказать ей во встрече, ради которой она приехала из Америки? Думаю, это было бы малодушием. Разумеется, я пошел к ней. И когда она была одна, без единого знакомого, и сказала мне, что нездорова, и попросила отвезти ее на море – мог ли я отказать? Думаю, это было бы жестоко. Мне чрезвычайно не хотелось исполнять эту просьбу, но, конечно, я ее исполнил.

Она просила возобновить нашу помолвку. Я обязан сказать это тебе, но, знаю, дальше тебя мои слова не уйдут. Я отказался, объяснив, что намерен сделать предложение другой. Разумеется, это вызвало гнев и огорчение – гнев с ее стороны, огорчение с моей. Однако все сомнения были устранены. Наконец она смирилась. Все мои тревоги, связанные с ней, остались позади – помимо того, что она была несчастна, и меня это очень печалило. И вдруг я узнаю, что история эта достигла тебя в некой искаженной форме и ты решила со мной расстаться!

Разумеется, ты знаешь не все, ибо я не могу рассказать тебе некоторые подробности, не рассказывая ее историю. Но ты знаешь все, что хоть в малой мере тебя касается, и я утверждаю, что у тебя нет и малейших причин на меня сердиться. Я пишу в ночи. Сегодня вечером мне принесли твою брошь с несколькими очень едкими словами от твоей матери. Однако я не понимаю, для чего ты хочешь порвать со мной, если правда меня любишь, или как ты могла меня разлюбить из-за миссис Хартл.

Я в полной растерянности от полученного удара и едва понимаю, что пишу; одна ужасная мысль в моей голове сменяется другой. Я так сильно и горячо тебя люблю, что не могу думать о жизни без тебя, после того как ты сказала, что любишь меня. Я не могу поверить, что такая любовь, какую я видел в тебе, исчезла за один миг. Моя любовь к тебе не исчезнет. Мне кажется, неестественно нам остаться врозь.

Если тебе нужно подтверждение моей истории, обратись сама к миссис Хартл. Все лучше, чем нам обоим терзаться.

Искренне твой

Пол Монтегю

Глава LXXXV. Завтрак на Беркли-сквер

Лорду Ниддердейлу, когда тот выходил из палаты общин, было очень гадко от своей роли в спектакле и, мы можем сказать, очень гадко от своего положения в целом. Все это произошло в начале вечера, и Мельмотт еще не успел сильно захмелеть, однако он вел себя с беспримерной наглой вульгарностью и заставил молодого лорда испить чашу позора до дна. Все уже знали, что обвинения против Мельмотта будет разбирать верховный магистрат Сити, все знали, что Мельмотт совершил бесчисленные подлоги, что он не может заплатить за якобы купленное имение