- Господа офицеры, прошу занять места и доложить о готовности к взлёту.

Потом он сидел в своём кресле и, глядя на столь дорогие сердцу экраны и сенсорную панель пульта, принимал краткие доклады, наслаждаясь ни с чем несравнимым восторгом. Так наверно бывает только в детстве, когда исполняется самая тайная, самая заветная, самая волшебная мечта.

- Специалисты и службы к взлёту готовы, - доложил он командиру.

- Дамы – вперёд, - напомнил Азаров.

И он вдруг рассмеялся, приведя в изумление коллег, и даже Азаров обернулся, впрочем, его глаза тоже смеялись. Бен подключил внешний канал связи и взглянул наверх, где на большом экране появилась командор Северова.

- Счастливого пути, «Пилигрим»! – произнёс он и добавил: - До встречи дома!

Я кивнула командору Олдриджу и обернулась к Хоку.

- Командуйте, старпом!

- Машинное, - тут же произнёс он, переключив что-то на своём пульте, – антигравы на среднюю мощность.

- Есть, антигравы, - бодро отозвался с экрана Лин Эрлинг.

- Убрать опоры!

- Опоры убраны, командор.

- Маневровые на вертикальный взлёт, по малой.

- Есть, по малой!

Я сидела, слушая эту негромкую перекличку своих офицеров, и смотрела, как медленно начали уходить вниз кроны деревьев, а тёмно-голубое вечереющее небо постепенно заполнило весь экран. Потом Хок выдвинул свой штурвал из пульта и положил руки на его отполированные поручни.

- Мы готовы, командор, - повернулся он ко мне, а я всё смотрела вниз на ровный зелёный океан густых темнеющих крон.

Этот мир, в котором мы провели столько долгих дней, наконец, постепенно отдалялся от нас, и мы понимали, что уже не вернёмся сюда вновь. Наверно кому-то было жаль покидать остающихся здесь друзей, но мне уже отчаянно хотелось вернуться домой, к своей семье, к детям, которых я так давно не видела. К тому же я возвращалась с победой, ведя за собой потерянный «Паладин» с экипажем на борту. И где-то в глубине души я чувствовала радость от того, что отвертелась-таки от командования подразделением, а значит, выходные и отпуска смогу, как прежде, проводить со своими родными, а не за пультом в подземном центре управления.

- Счастливого нам пути, дорогие мои! – проговорила я, обращаясь к экипажу, и снова кивнула Хоку.

Он с видимым наслаждением потянул на себя и слегка развернул штурвал, и, повинуясь этому движению, баркентина слегка приподняла нос и на лёгком развороте пошла к небесам. А впереди, прямо по курсу вдруг образовалась серебристая воронка, края которой стремительно расходились в стороны, сверкая золотистыми молниями. И хоть нам вовсе не нужен был этот парадный выход, стало ясно, что нас провожают.

В круглом отверстии, образовавшемся в облачном слое, густой чернильной темнотой проглянуло ночное небо, в котором мелкой золотой пылью мерцали звёзды, и я невольно глубоко вздохнула и улыбнулась, словно только что выбралась из душного подвала на волю, под чистое прохладное небо, полное свободы и покоя.

А баркентина уже неслась туда золотой птицей, спеша вырваться на свободу, в свой безбрежный океан, где для неё не будет никаких преград. И через несколько минут мы, наконец, покинули этот странный мир, вокруг стало просторно и безмолвно. Где-то далеко полыхал своим вечным пламенем тяжёлый шар звезды, чей свет, приглушённый фильтрами, казался на экране красноватым. Чуть ниже слева разворачивал свой бок серый гигант. Но любоваться их совместным бесконечным танцем у нас не было никакого желания. «Пилигрим» стрелой нёсся к выходу из системы, а Хок уже запросил у Булатова координаты для скачка и отдал распоряжения о подготовке реактора к переходу в режим сверхсветовой скорости.

Мы, наконец, покинули этот мир, мы возвращались домой.

Светлая половина дня подошла к концу и на Магдебург постепенно опускались сумерки. Небо темнело, наливаясь сочным синим цветом, и на его фоне острые крыши храмов и шпиль магистрата вырисовывались чётко очерченными силуэтами. Несмотря на подступающую темноту, шум на улицах не стихал, он доходил и до дома советника фон Хольца, спрятанного от посторонних глаз в тенистом саду, но всё же здесь сохранялось ощущение покоя и некоторого запустения.

Тишину полутёмных комнат и галерей нарушали громкие голоса и музыка, доносившиеся из парадного зала, где маркиз Делвин-Элидир устроил пир в честь энфера. Там было шумно и весело, но Марку не хотелось идти туда. Он сидел на подоконнике открытого окна в своей комнате, глядя в небо, туда, где по сапфировой синеве медленно плыли сизые перистые облака, похожие на крылья.

Он смотрел туда, где далеко на юге в тишине лесов стояли два сказочно красивых звёздных корабля, которые скоро должны были навсегда покинуть этот мир, и он надеялся увидеть их отлёт.

Уже совсем стемнело, когда он заметил, как в середине небосвода образовалось странное крутящееся пятно, которое начало расширяться, и в его центре появилась чёрная точка. Она постепенно разрасталась, и вскоре на её месте уже темнело круглое окно, прозрачный провал в чернеющую пустоту, в которой льдистыми огоньками мерцали мелкие звёзды. Очень скоро этот провал начал напоминать магическое зеркало, в котором отражался чужой загадочный мир, а драгоценной рамой этому зеркалу служило кольцо серых клубящихся облаков, пронизанных вспышками молний, напоминавших тучи, что ещё недавно кружились над Грозовой горой.

Марк пристально вглядывался туда и, наконец, разглядел несущуюся по небу золотую стрелу, которая, достигнув чёрного окна, исчезла в нём, а через несколько минут следом за ней в небе мелькнула ещё одна стрела, серебристая. И она канула в мерцающей звёздами бездне, после чего края провала начали сжиматься, словно кто-то стягивал горловину неба огненными нитками, продёрнутыми по клубящемуся облаками краю. Постепенно чёрный провал уменьшился до точки, облака сомкнулись, и небо снова приобрело ровный, безмятежно синий цвет.

- Вот и всё, - с печалью прошептал Марк, а потом расстегнул серебряные пуговицы камзола и достал из потайного кармана на груди конверт из атласной бумаги.

Задумчиво посмотрев на него, он спустился с подоконника и подошёл к столу, на котором одиноко горела восковая свеча в изящном бронзовом подсвечнике. Присев рядом в кресло с витыми подлокотниками, он достал из ножен стилет и вскрыл конверт.

Внутри оказался тонкий лист белой бумаги, где наверху было размещено изображение звездолёта и надпись на незнакомом языке, а ниже темнели ровные строчки, написанные чётким без изысков почерком