Он застыл в неподвижности. Его единственная забота отодвинула на задний план все остальные мысли. Он сконцентрировался на единственном своем стремлении, на столь огромной идее, что для этого потребовался весь объем его мозга, дабы уловить ее, удержать, уравновесить, осознать в полном размере.

Но вместо того, чтобы прояснить ситуацию, рассудок его еще более запутался: он находился на исполинском плоту-корабле, а мозг его был опутан паутиной сомнений, страхами, и отказывался мыслить реально. И все-таки он не опустил руки. Так и должно было случиться. Возможности для отступления у него не было. И он не мог ничего, абсолютно ничего предпринять, что помогло бы ему определить свое будущее. Он сел. И стал ждать.

Прошел час, час, не похожий ни на один во всей мировой истории: человек из 2975 года оказался свидетелем сцены, происходящей на космическом корабле в столетие, на миллион лет удаленное от его собственного времени.

Единственно, что беспокоило его, — не следовало ли час этот потратить на попытки проникнуть в сущность явления, следствием которого явились эти немыслимые обстоятельства? Как-то не верилось, что он в здравом уме. Иногда он прогуливался в тусклом свете, и тогда силуэт его вырисовывался на фоне звезд и горизонта, образуемого всем, что находилось на этом удивительном плоту, и он ничем не отличался от окружающих его сверхлюдей.

Он испытывал острую необходимость в какой-либо информации. И ощутил резкую, на грани шока боль, когда, наконец, понял, что ему самому предстоит сделать первый шаг навстречу разгадке, с которой он может справиться только собственными силами.

Внезапно он поразился своей способности жить, спать, бродить, тогда как драгоценное время утекало. И почувствовал себя совершенно опустошенным — что, впрочем, было неудивительно. Но, наконец-то, оцепенение его развеялось. После новой вспышки энергии он вскочил на ноги. Тут же начались сомнения, беспокойство. Стоит ли приближаться к пассажирам этого призрачного корабля, стоит ли — задавать им вопросы, раскрывать свои мысли?

В поведении этих существ, было что-то пугающее. ОНИ НЕ ПРОИЗВОДИЛИ ВПЕЧАТЛЕНИЯ РАЗУМНЫХ. Прыжок через три миллиона лет сделал бессмысленным все его попытки разобраться в происходящем — с таким же успехом обезьяна могла бы попытаться войти в его положение.

Три миллиона лет, 16×1010 минут! Всего несколько мгновений в непостижимых масштабах космоса, но люди успевают родиться и умереть, жизнь приобретает самые невероятные, пугающие формы. Одним мановением останавливается история. Здесь же эволюция достигла таких высот, что покорение космоса осуществляется путем поразительной биологической адаптации и самосовершенствования, не поддающихся осмыслению, изумительных, и в то же время простых настолько, что непостижимые преобразования организма происходят с человеком за краткий период сна.

Он отделался от своих мыслей… Внезапно он вновь почувствовал недомогание, острую боль, неведомую ему с тех пор, как он заснул. Сон его, возможно, длился годы или столетия. Время для спящего человека не существует.

Ему вдруг как никогда важным показалось узнать, что же происходит. Взгляд его остановился на человеке, неторопливо прогуливающемся метрах в тридцати от него.

Он подошел к двигающейся фигуре и тут же, в самый последний момент, в ужасе отшатнулся. Но слишком поздно. Рука, вытянутая вперед, словно у ищущего поддержки слепца, коснулась обнаженной плоти. Человек резко обернулся. Д’Орман конвульсивным движением отдернул руку, не встретившую ни малейшего сопротивления. Он заметил неуверенное движение, горящий взгляд, сверкнувший из-под полуприкрытых век.

Как ни странно, но хотя страх и сдавил нервы Д’Ормана тугим комком, взгляд этот не казался давящим, способным нанести вред, а в сверкании глаз виделась душа — душа чуждая, полная тайны, намерений, недоступных для понимания. Человек возобновил свою прогулку. Д’Ормана трясло. Но в то же мгновение он понял, что не может больше стоять вот так в бездействии. Времени на размышления не оставалось, и он направился вслед за высокой фигурой. Вскоре ему повстречались целые группы мужчин и женщин. Только сейчас, оказавшись среди них, Д’Орман обнаружил то, чего не заметил с самого начала: женщин было больше, чем мужчин. Раза в три, по крайней мере. Его удивление, вызванное этим фактом, скоро развеялось. Он и его спутник продолжили свою прогулку. Они направлялись к краю корабля. Сделав над собой усилие, Д’Орман наклонился вперед и посмотрел в бездну, открывшуюся его глазам, бездну, глубиной в миллиарды световых лет.

Он почувствовал себя несколько лучше. Порылся в памяти в поисках какого-либо метода, позволившего бы преодолеть пропасть между ним и его загадочным настоящим. Он должен воспользоваться телепатией, чтобы вновь оказаться на своем корабле. На какое-то время он сконцентрировался на этом вопросе, и ему показалось, что он уже почти постиг верный ответ. Ход его мыслей прервался — такое случалось с ним уже не в первый раз, — когда неожиданно осознал, что он — единственный одетый среди голых людей. Факт этот внезапно предстал перед ним в другой плоскости: он одет, потому что «они» умышленно оставили ему одежду. Что за психологический ход крылся за этим?

Он продолжал свою прогулку, ни о чем не думая, опустив голову; он видел свои ноги, обтянутые брюками, а немного скосив глаза, мог следить за невозмутимо вышагивающими голыми ногами своего спутника. Он смутно ощущал медленное течение своих мыслей. Пора, наконец, взглянуть реальности в глаза и понять, что он остался здесь навсегда. Он с трудом справился с горечью.

Это было как вспышка. Все мысли смешались, разум, совершив вдруг фантастический рывок, разом осознал всю непоправимость случившегося. Знание это отозвалось в нем болью. Повинуясь чувству, душа его устремилась к кораблю, отчаянно цепляясь за него судорожным рывком, но растерянность и окружающая его жестокая реальность заставили очнуться. Он обессилено упал на поверхность плота, все глубже погружаясь в пучины страха. Мрачные, недобрые, роковые перспективы роились в голове: ему придется навсегда остаться на этом корабле, сживаться с его законами, приспосабливаться к условиям.

…Навсегда! Слово это еще долго звучало у него в голове, угнетая рассудок, ухудшая настроение. Он был уже не в силах управлять тем стремительным потоком мыслей, которые овладели им. Сражение проиграно! Все остальное не имеет смысла! С честью выдержать испытание и остаться достойным звания Человека?! Какое испытание? Д’Орман мучительно искал ответ на этот вопрос, но ответ пришел сам: ссылка! А это значит — смерть! — с холодной логикой заключил он. Все еще лежа на поверхности корабля, судорожно сжав лицо, он пытался думать. Внезапно проснулась злость на себя самого. Какое безумие — терять самообладание, когда можно добиться гораздо большего, если действовать разумно.

Это была почти победа! Он станет задавать вопросы, и он добьется ответов. Ему следует хорошо себя вести и сохранять здравомыслие, сосредоточившись на проблемах, — таких, хотя бы: что это за люди? Куда направляется этот корабль? Что за двигатель на нем установлен? Почему здесь преобладают женщины?

Его мысли слабели. Угнетенный своим состоянием, он повернулся… и в пятидесяти метрах от себя увидел женщину!