понимаю! — устало сказал де Грааф.— Я ничего не понимаю!

— Ее роль во всем этом весьма существенна,— пояснил я.— Во-первых, если все принимают ее за дочь Ван Гельдера, то никто не усомнится в том, что он заклятый враг наркотиков, а также поставщиков, превращающих их в источник наживы. Во-вторых, она была отличной посредницей между Ван Гельдером и Гудбоди, которые были настолько осторожны, что никогда не только не встречались, но даже ни разу не звонили друг другу по телефону. И в-третьих, и это главное, Труди была самым важным звеном в доставке наркотиков. Именно она регулярно отвозила свою куклу на Хайлер и обменивала там ее на другую, точную копию первой, но начиненную новой порцией героина. Потом она привозила куклу с героином в Вондель-Парк и снова обменивала у шарманщика, который привозил в парк кукол для пополнения запасов наркотиков.

Да, ничего не скажешь, очаровательное дитя, наша Труди! Только ей не следует применять белладонну, чтобы придать глазам тусклый и затуманенный взгляд, который так свойствен наркоманам. Сначала я тоже ничего не заметил, но когда майор Шерман начинает размышлять, то рано или поздно он устанавливает истину. Да, у вас не тот взгляд, Труди! Я имел дело со многими наркоманами, и глаза у них были совершенно другими. Именно тогда мне стало все ясно.

Труди хихикнула и облизала губы.

— Можно, я прострелю ему ногу? Или можно выше?

— Вы — прелесть, Труди,— сказал я.— Но вы должны понимать, на чьей стороне сила. Посмотрите вокруг и сделайте выводы!

Она оглянулась, и все присутствующие посмотрели друг на друга. Я же не отрывал глаз от Белинды, а потом еле заметно кивнул ей на Труди, стоящую рядом с ней у двери открытого грузового проема. Белинда покосилась на Труди, и я увидел, что она поняла меня.

— Все вы идиоты,— презрительно сказал я.— Как вы считаете, откуда у меня эта информация? Два человека, которые смертельно боялись, продали вас, чтобы получить снисхождение при судебном расследовании. Могу, если хотите, назвать их имена. Это — Моргенстерн и Моггенталер.

И хотя двое из этой шайки потеряли человеческий облик, но какие-то свойственные людям реакции у них еще сохранились. Все в замешательстве уставились на владельцев склада, которые стояли, разинув рты и не веря собственным ушам. Они и умерли с раскрытыми ртами, так как, воспользовавшись их оцепенением, я быстро выхватил пистолет и разрядил его в их головы. У обоих были пистолеты, поэтому я должен был действовать наверняка, тем более что мой крохотный «лилипут» не шел ни в какое сравнение с их грозным оружием.

В ту же секунду Белинда неожиданно для Труди с силой толкнула ее в спину, отбросив к проему для поднятия грузов, и она, не удержавшись на ногах, вывалилась наружу.

Не успел еще затихнуть ее пронзительный отчаянный вопль, как де Грааф бросился на Ван Гельдера и попытался отнять у него пистолет. Мне некогда было следить, чем окончится их борьба. Я мгновенно вскочил на ноги и обрушился на Гудбоди, который потянулся за пистолетом. Гудбоди с грохотом упал навзничь. Удар был очень сильным, и меня очень удивило, что пол склада был таким крепким, что даже не дрогнул. Через секунду я словно тисками обхватил сзади его шею и сжал ее так, словно хотел расплющить, и услышал странный харкающий звук.

Де Грааф лежал ничком на полу, и из раны на лбу текла кровь. Ван Гельдер держал перед собой, как щит, вырывающуюся из его рук Белинду, а от меня пытался вырваться Гудбоди.

— Я отлично изучил таких людей, как Шерман,— спокойным голосом светского человека сказал Ван Гельдер.— Он не станет рисковать жизнью ни в чем не повинного человека, а тем более жизнью такой обаятельной девушки! Что касается Гудбоди, то мне плевать на него. Можете продырявить его, как сито. Вам ясно, что я сказал?

Гудбоди лежал на левом боку, и мне был виден его профиль и правая щека. Она была весьма странного, лилово-красного цвета — то ли потому, что я хоть и ослабил свою хватку, но все еще продолжал душить его, то ли из-за жестоких и несправедливых слов своего босса, который так легко отдал его, словно жертвенную овцу, мне на заклание. Не знаю, что заставило меня посмотреть на него, но уж, конечно, не для того, чтобы сравнивать ценность Белинды и Гудбоди в качестве заложников. Пока Белинда была в руках Ван Гельдера, жизнь его находилась в такой же неприкосновенности, как жизнь человека, вошедшего в церковь. Я, конечно, не имею в виду церкви, в которой пас своих прихожан преподобный отец Гудбоди.

— Прекрасно вас понял,— кивнул я.

— Чтобы вам было ясно все до конца, скажу еще кое-что,— продолжал Ван Гельдер.— Эта девушка будет гарантией моей жизни. Учтите, что у меня есть еще одно преимущество перед вами: в моей руке полицейский кольт, а у вас игрушка...

Я кивнул, и Ван Гельдер, прикрываясь Белиндой, стал продвигаться к выходу на лестницу.

Он обернулся и добавил:

— В конце улицы стоит закрытая синяя машина. Это моя машина, и я уеду в ней. По пути я разобью все телефонные аппараты. И еще: если, дойдя до машины, я увижу вас у этой раскрытой двери, можете считать, что девушка мне уже не понадобится. Вам ясно?

— Да. Но если вы ее убьете, знайте, что вам уже никогда не сомкнуть ночью глаз. Я позабочусь об этом. Впрочем, на этот счет у вас вроде бы нет сомнений.

— Я это знаю,— ответил он и стал спускаться, обернувшись спиной к лестнице и выставив перед собой Белинду.

Я отвернулся и увидел, что Ван де Грааф зашевелился, приподнялся и приложил к ране носовой платок. Я убрал руку с шеи Гудбоди, отобрал у него пистолет и, вытащив пару наручников, сковал его руки с руками мертвецов. Потом встал, перешагнул через Гудбоди и помог растерянному де Граафу подняться и сесть в кресло. Затем посмотрел на Гудбоди, который с искаженным ужасом лицом смотрел на меня. Когда он заговорил, его низкий голос сорвался на истеричный фальцет:

— Вы не посмеете оставить меня с ними!

Я взглянул на двух огромных мертвецов, к которым он бы прикован наручниками, и холодно заметил:

— Кто вам мешает взять их под мышку и уйти?

— Именем Бога заклинаю вас, Шерман...

— Вы повесили Астрид Лемэй,— прервал я,— которой я обещал помочь выбраться на правильный путь. Вы приказали