— И даже побранили ее, так как она выбрала слишком светлое платье для вечерней прогулки по улицам. И как ей только такое в голову пришло!

Судя по озадаченному взору старшей, Николя проникся уверенностью, что младшая весьма вольно трактовала ее мысли.

— А как она была одета?

Маленькие глазки шныряли во все стороны, постоянно уходя от прямого взора Николя.

— В платье из желтого шелка. Шляпка с желтыми лентами.

— У нее была сумочка?

— Нет, нет, — сказала Шарлотта, — никакой сумки. Только очаровательная венецианская маска. Совершенно белая, словно ее густо обсыпали мукой.

— Ты путаешь, маска была на карнавале. Ну и короткая же у тебя память! Моя сестра хочет сказать, что у нее была дамская сумочка с несколькими экю. Разве не так, моя дорогая?

Старшая нахмурилась, и, желая скрыть разочарование, уставилась в пол.

— Если ты так говоришь…

— Я не говорю, а утверждаю. Ах, господин комиссар, моя сестра такая бестолковая. Представьте, как-то раз, я даже подумала на ее канарейку, которую называют как угодно, но я уверена, что речь идет именно о канарейке, и даже, быть может, о зяблике… Так о чем я говорила? Я читала в рассказе у одного путешественника, что был открыт новый вид, трясогузка Киршнера… Но это не твоя…

Николя опять перебил ее словоизлияния.

— В котором часу ваша племянница вышла из дома?

— Точно не скажу. Мы такие забывчивые! Она ушла в сопровождении Мьетты, нашей служанки. Нам следовало бы запереть Наганду, дикарь хотел пойти за ней. Потом мы вернулись в дом, вскипятили чайник и приготовили легкий ужин. И незадолго до полуночи легли спать.

— Мадемуазель, вы подтверждаете слова вашей сестры?

Шарлотта, по-прежнему храня обиженный вид, молча кивнула.

Он почувствовал, что сегодня обе очумелые сестрички вряд ли сообщат ему что-либо более удобоваримое. Без сомнения, они решили по-своему обвести его вокруг пальца и увести подальше от истины. Путаное многословие младшей казалось слишком естественным, чтобы не быть притворным. Он позвал Бурдо и велел привести обоих Галенов. Затем он обратился к Шарлю Галену и попросил его позвать Наганду. Гален-старший ушел, но быстро вернулся, совершенно растерянный.

— Господин комиссар, мы его заперли, но он сбежал!

— Объясните, в чем дело?

— Я поднялся наверх, дверь была заперта. Я отпер — никого! Наверное, он бежал через крышу. Индейцы такие ловкие, словно кошки…

— Только не наша, — парировала Камилла. — Ты не знаешь, что наша кошечка…

Николя резко оборвал поток ее речей, стараясь не думать о том, что следом может политься новый.

— Прошу вас, идемте на чердак. Покажите мне дорогу.

Меховщик постоял в нерешительности, затем направился к лестнице, видневшейся в конце коридора. Поднявшись на четвертый этаж, они оказались в чердачном помещении. Окошко в крыше было открыто и сквозь него виднелось сумеречное небо. Под окном стоял соломенный стул. Чтобы подтянуться на руках и протиснуться в окно, расположенное не самым удобным образом, нужно обладать недюжинной силой, подумал Николя, имевший опыт подобного рода упражнений… Обстановка вполне претендовала на спартанскую: связки соломы, накрытые большим разноцветным покрывалом с необычным рисунком исполняли роль кровати. С протянутых поперек комнаты веревок свисали какие-то веревочки. Шарль Гален проследил за направлением его взгляда.

— Здесь обыкновенно висят его индейские тряпки. Но мы приказали ему носить большой темный плащ и шляпу с широкими полями, чтобы он не привлекал к себе внимания любопытных и не пугал соседей своим татуированным лицом и длинными черными волосами.

— Интересно, в чем он на этот раз отправился на улицу…

— Не знаю. Мне в голову не приходило считать тряпки этого дикаря, которого я кормлю уже больше года.

Николя продолжил обыск. В небольшом деревянном сундучке лежали несколько амулетов, резные фигурки из кости, кукла с головой лягушки, мешочки, наполненные неизвестными веществами, три пары мокасин и несколько обсидиановых бусин, очень похожих на бусину, найденную в зажатой руке Элоди Гален. Убедившись, что Шарль Гален смотрит в другую сторону, Николя быстро завладел темными шариками. Затем они молча спустились вниз. Члены семейства Гален стояли на том же месте, где он их оставил, словно кто-то приклеил их к полу. Николя объявил, что всем, проживающим в этом доме, запрещено покидать столицу, а чтобы никто не попытался нарушить запрет, на заставы будут отосланы соответствующие распоряжения. Мера сия являлась крайне ненадежной, однако Галенам он об этом сообщать не стал.

Когда оба сыщика вышли из дома, на улице совсем стемнело. Николя решил откликнуться на призыв Полетты. Доктор Семакгюс не знал о приглашении на ужин, а потому он предложил Бурдо сопровождать его. Но тот с улыбкой отказался, напомнив, что дома его ждет госпожа Бурдо и многочисленное семейство. И все же, перед тем как расстаться, инспектор выразил удивление своему начальнику.

— Могу ли я узнать, почему вы не стали расспрашивать слуг? Ни девицу по прозвищу Мьетта, ни старуху-кухарку?

— Еще не время, Бурдо. Не будем сеять панику в доме. Слугам всегда есть чего рассказать о хозяевах, тут необходим особый подход и осторожность. Тем более, мы уже собрали немалый урожай…

Бурдо откланялся и сел в фиакр. Николя направился в предместье, где находился «Коронованный дельфин». Это столь хорошо знакомое ему заведение вновь оказалось связанным с его расследованием. Что хочет сообщить ему Полетта о вчерашнем несчастье? Какую хорошую новость она для него приготовила? Перебирая в памяти показания, он на ходу делал заметки в своей черной записной книжечке. Услышав про убийство, сын Галена не удивился, но, похоже, он единственный, кто искренне огорчился. Гален-старший сообщил, что его сестры хотели отправиться вместе с Элоди смотреть фейерверк; но они не подтвердили его слова. Напротив, они упоминали совершенно иные вещи: венецианскую маску и свадьбу, причем последний намек мог относиться как к свадьбе дофина, так и повторной женитьбе меховщика. Наконец, обсидиановые жемчужины, являвшиеся весомыми уликами против индейца из племени микмак, исчезнувшего в городских дебрях. О пропавшем индейце Николя не беспокоился: если он и в самом деле бродит по улицам Парижа, то караульные либо агенты, получив описание его необычной внешности, немедленно его арестуют. Интересно, на каком языке он говорит?

И еще одна деталь привлекла внимание комиссара: в то время как на младшей наряд был с иголочки, старшая сестра, похоже, вовсе не обращала внимания на свою внешность, и выглядела неряшливой и оборванной. Отчего женщины, столь тесно связанные друг с другом, так по-разному одеты? И почему супруга негоцианта отказалась отвечать на вопросы? Почему никто ни словом не обмолвился о состоянии Элоди? Похоже, дело гораздо более сложное, нежели предполагал Сартин, когда поручал ему начать одно расследование, дабы скрыть другое. Ах, да, не забыть еще про малышку Мьетту. Почему с ней случился припадок, отчего такое невероятное возбуждение? Несколько лет назад на кладбище Сен-Медар толпились фанатики-янсенисты[24], бившиеся в экстазе на могиле сборщика пожертвований, почитавшегося святым, но сегодня конвульсионеры уже стали достоянием истории.