Он превозможет ярость горделивых

Врагов,

И чтоб он ни сказал,

Он больше сделает, чем обещал.

Расин

Очутившись перед дверью «Коронованного дельфина», Николя поднял руку к старому потертому бронзовому молотку, чье эхо обычно пробуждало сонные глубины веселого дома. Но рука его повисла в воздухе: откуда здесь литые засовы и кованое железо, украшенное фигурками сатиров и позолоченными виноградными лозами? Куда подевалась старая, источенная червями дубовая дверь, вверху почерневшая от ударов, а внизу заляпанная грязью, летевшей из-под колес с пролегавшей рядом проезжей части? Вместо ручки посреди дверного полотна вызывающе покачивалось тяжелое кольцо, видимо, соответствовавшее новому дверному механизму. В доме явно произошли большие перемены. Получается, что целью ужина, не состоявшегося по причине трагедии на площади Людовика XV, является встреча после долгой разлуки и восстановление отношений с давней осведомительницей, потерянной из виду осенью прошлого года. После некоторых колебаний он потянул на себя кольцо. Еще не смолк звон колокольчика, как дверь открылась. Возникшая в проеме девушка пристально смотрела на него и улыбалась. Решительно, подумал он, с тех пор, как он был здесь в последний раз, прошло немало времени. Он с трудом узнал в представшей перед ним красавице маленькую негритянку. Одарив его томным взором темных, с поволокой, глаз, девушка приветливо кивнула ему; восточный наряд подчеркивал грациозность ее фигуры. По-прежнему шепелявя, она с улыбкой приветствовала его, и, поклонившись, пропустила внутрь. Войдя, Николя продолжил удивляться. Длинный коридор с геометрическим фризом и большая люстра с подвесками исчезли. Перегородки более не существовали; исчезла гостиная, где некогда в темноте он с ужасом вступил в свою первую смертельную схватку. Прощайте, зеркала, позолоченные карнизы, оттоманки пастельных тонов и фривольные гравюры в рамках…

Он находился в просторной круглой гостиной, где по окружности располагались маленькие уютные альковы, занавешенные тяжелой парчой. Консоли и столики гармонировали с маленькими очаровательными канапе, в альковах стояла мебель с резным орнаментом. Кресла с овальными спинками, украшенные профильной лепниной, объединяли ансамбль повторяющимся цветочным мотивом. Николя вспомнил, что в юности, когда он служил клерком у нотариуса, он не раз составлял описи имущества, оставшегося после смерти клиентов; эта работа научила его ценить обстановку, стоимость которой исчислялась многими тысячами ливров. Быть может, он ошибся домом, быть может, хозяйка продала свое заведение? Но ведь негритянка по-прежнему здесь. Он все еще размышлял над этими вопросами, когда раздался знакомый голос, жирный и скрипучий.

— Черт возьми, девочка моя, прекрати ловить ворон, и посмотри на меня! Я повторяю: возьмите бочку испанского вина у Тронкэ. А Жоберу и Шертаму верните их бургундское, оно оказалось кислым! Если эти висельники начнут ворчать, скажите, что я перестану их любить. Ох, уж эти мне торговцы, они меня в могилу сведут!

Послышались тяжкие, печальные вздохи.

— Вот тебе на вино! Нет, точно, я помру от этих хлопот! Да, и не забудь про перчаточника, только найди настоящего, чтобы душил свои перчатки. Но сначала купишь мазь на костном жире с флердоранжем для моих бедных волос, а для девочек дюжину кусков душистого неаполитанского мыла и столько же маленьких кусочков мраморного туалетного мыла! Как, ты еще смеешь хихикать, каналья?

Он услышал, как на кого-то посыпались удары, наносимые веером.

— Ах, не можешь найти? Ищи лучше! И купи бутылку заживляющего для Мушетты, а то ее на прошлой неделе исполосовали дважды, да вдобавок сам епископ! Конечно, и он ее просил… Ладно, потом сама все узнаешь. Давай, беги, живо, а то я жду посетителя.

Служанка — совсем девчонка — убежала. Николя направился к Полетте. Содержательница веселого дома по-прежнему являла собой чудовищную гору плоти; затянутая в платье из серого шелка, откуда торчали ее толстенные руки, Полетта полулежала в удобном шезлонге. Лицо ее, показавшееся Николя непомерно маленьким по сравнению с массой тела, как всегда, покрывал толстый слой свинцовых белил, напоминавших штукатурку, и нанесенный поверх столь же толстый слой румян. Голову Полетты украшал светлый парик с уложенными ровными рядами буклями; прежде в парике Николя ее не видел.

— О, а вот и наш комиссар, красавчик Николя, наш невежа, заставивший старую подружку всю ночь томиться в ожидании! О-хо-хо! Да ладно, я смеюсь, долг для филера прежде всего… Что тут говорить, служить и то веселей, чем развлекать старую рухлядь вроде меня.

— Не клевещите на себя, — ответил Николя. — Вы еще хоть куда, а ваш дворец просто загляденье. Поверите ли, ваш покорный слуга немало им изумлен.

Не будь на ее лице толстого слоя белил, Николя бы заметил, как она покраснела.

— Полно! О чем вы говорите! — писклявым голосом засюсюкала она. — Вот уже несколько месяцев я живу как на вулкане. Пусть чума заберет и наши ремесленные цеха, и наши гильдии, и всех, кто в них входит! Я раз двадцать была уверена, что пойду ко дну! Вы представить себе не можете, сколько нужно денег, чтобы питать всех этих торгашей! Однако я не из тех, кто смотрит, как наглецы хозяйничают у них в доме, и продолжают держать язык за зубами. Полетта не такая дура, и не позволит никому резвиться за ее счет! Хотя, конечно, коли надо, значит, надо!

И она продолжила назидательным тоном.

— Но, сами понимаете, тот, кто о других плохо судит, чаще всего судит по себе. Послушайте, я же вижу, каким хитрющим взором вы на меня смотрите. У вас глаза горят при одной только мысли о возможности прижать старую приятельницу и отыскать неправедные корни моего процветания. Можете сколько угодно корчить из себя смиренника, но вы ж ни на секунду не поверите, что я нашла сокровища этой, как ее… Голой Конды!

— Полагаю, вы имеете в виду сокровища Голконды[25], — улыбнулся Николя. — В чем-то вы правы: признаюсь, при виде такого великолепия я даже растерялся.

— Ах, мой добрый господин, есть Бог на небе, и он видит, чьи руки полны, а чьи пусты, но зато чисты. Вам ли не знать мою кротость и невинность. Так вот, сам Господь мне их наполнил.

— Что наполнил?

— Руки, руки наполнил! Помните, когда-то я вас угощала настойкой с островов? Мое нёбо до сих пор помнит ее вкус; ту настойку доставлял мне мой хороший знакомый. Вам она тоже нравилась. Тогда мой попугай Сартин — я все еще оплакиваю его! — еще был жив. А ведь он умер от потрясения после того насилия, кое вы над нами учинили!

— Ради правого дела, дорогуша.

— Уффф, скорее, ради того, чтобы заставить меня разговориться. Но это дело прошлое, я не злопамятна. Мы сумели договориться, и вы не можете сказать, что я нарушила наши соглашения; впрочем, к этому вопросу мы еще вернемся.