От меня не укрылось, что Рино поглядывает на сестру с опаской, ожидая с ее стороны возмущения, но Лила не проявила к теме спора никакого интереса. Тогда он с озабоченным видом делового человека посмотрел на часы и пророческим тоном изрек:

— На мой взгляд, у этого портрета огромный коммерческий потенциал.

С этими словами он поцеловал Пину, которая от него отстранилась — его последнее замечание ей явно не понравилось, — и откланялся.

Мы остались втроем. Пинучча повернулась ко мне и немного обиженно спросила:

— Лену, а ты как думаешь? Ты тоже считаешь, что портрет Лины должен стоять в магазине на пьяцца Мартири?

— Это Стефано решать, а не нам. Он специально ездил к портнихе и потребовал, чтобы она убрала портрет с витрины. Мне кажется, вряд ли он согласится отдать портрет в магазин.

Пинучча, не скрывая радости, воскликнула:

— Ну конечно! Какая же ты умная, Лену!

Я ждала, что скажет Лила. Она долго молчала, но наконец, обращаясь исключительно ко мне, выдала:

— Спорим, ты ошибаешься? Стефано согласится.

— Нет!

— Да.

— На что поспорим?

— Если проиграешь, будешь сдавать все экзамены не меньше чем на восьмерки.

Я посмотрела на нее в недоумении. Мы никогда не говорили о моих оценках, и я была уверена, что она не в курсе моего позора. И вот выяснилось, что Лила обо всем знает. Ее слова прозвучали упреком мне, скатившейся ниже некуда. Она требовала от меня сделать то, что сделала бы сама на моем месте. Она хотела, чтобы я всю жизнь провела обложенная книжками, тогда как она будет купаться в деньгах, менять наряды, смотреть телевизор, кататься в автомобиле, — короче говоря, брать от жизни все.

— А если ты проиграешь? — зло спросила я.

Она обожгла меня взглядом.

— Тогда я запишусь в частную школу, — сказала она, — снова возьмусь за учебу и получу аттестат в один день с тобой, только лучше твоего.

«Получу аттестат в один день с тобой, только лучше твоего»… Так вот о чем она думала? Я почувствовала, что все, что меня волновало в последнее время, — Антонио, Нино, мое недовольство собой, — вдруг куда-то исчезло, растворилось в одном глубоком вздохе.

— Ты серьезно?

— А ты что, споришь только в шутку?

Тут в разговор вмешалась Пинучча:

— Лина, не сходи с ума! Тебе надо заниматься новым магазином! Стефано один не справится.

Впрочем, она тут же спохватилась и слащаво проворковала:

— Кстати, хотелось знать, когда вы со Стефано наконец сделаете меня тетей?

В этих вроде бы обычных словах мне послышалась скрытая обида и, как ни странно, я ее отчасти разделяла. На самом деле Пинучча хотела сказать следующее: ты вышла замуж за моего брата, он дал тебе все, почему же ты отказываешься делать то, что должна? И правда, какой смысл быть синьорой Карраччи, если ты запираешься от мужа на ключ, не даешь ему до себя дотронуться и только копишь в душе злобу и яд? Сколько можно вредить тем, кто тебя окружает, Лила? Когда ты остановишься? Когда выдохнешься, сдашься и откажешься от борьбы, как заснувший на посту часовой? Когда ты одумаешься, сядешь за кассу в новой лавке, продемонстрируешь соседям свой округлившийся живот, сделаешь Пинуччу тетей, а меня отпустишь и дашь мне идти своей дорогой?

— Не знаю, — ответила Лила и широко распахнула свои сузившиеся было до щелочек глаза.

— А то смотри, я тебя обгоню, — хихикнула Пина.

— Если будешь и дальше так вешаться на Рино, то я не удивлюсь.

Они сцепились в перепалке, но я их уже не слушала.

Чтобы задобрить мать, я принялась искать работу на лето. Первым делом я направилась в канцелярский магазин. Хозяйка встретила меня, как встречают доктора или учительницу: кликнула дочек, которые играли в подсобке, и те бросились обнимать меня и целовать, упрашивая поиграть с ними. Я сказала, что вообще-то ищу работу, и хозяйка ответила, что хоть сейчас отпустит девочек со мной на пляж и наймет меня, не дожидаясь августа, чтобы они проводили время с такой умной и доброй девушкой, как я.

— Хоть сейчас — это когда? — уточнила я.

— Со следующей недели?

— Отлично.

— Я буду платить тебе немножко больше, чем в том году.

Это была первая хорошая новость за весь день. Домой я вернулась довольная, и даже матери не удалось испортить мне настроение, заявив, что мне, как всегда, повезло, потому что какая же это работа — купаться и загорать.

Воодушевленная, на следующий день я отправилась к учительнице Оливьеро. Я немножко волновалась, ведь особенно хвалиться мне было нечем, но не повидаться с ней я не могла: она обещала мне помочь с учебниками на следующий год. Кроме того, мне казалось, что ей будет приятно узнать, что Лила удачно вышла замуж и теперь, когда у нее много свободного времени, подумывает вернуться к учебе. Мне было интересно посмотреть, как она воспримет эту новость, меня, честно говоря, огорошившую.

Я несколько раз постучала в дверь, но никто не открывал. Я поспрашивала у соседей, побродила по району и примерно через час снова вернулась и постучала, но и на этот раз мне никто не открыл. Соседи не видели, чтобы синьора Оливьеро выходила из дома, да и я обошла весь район, но ее так и не встретила. Человеком она была немолодым, жила одна, и я забеспокоилась. Ее ближайшая соседка согласилась позвать своего сына, и тот пробрался в квартиру Оливьеро через балкон. Учительница в ночной сорочке лежала на полу без сознания. Мы вызвали врача, и он сказал, что ее нужно срочно везти в больницу. По лестнице ее вели, с двух сторон придерживая под руки. Я смотрела на нее — растрепанную, с опухшим лицом и испуганным взглядом — и вспоминала, какой аккуратно одетой она всегда приходила в школу. Я кивнула ей в знак приветствия, и она отвела глаза. Ее усадили в машину скорой помощи, и та сорвалась с места, оглашая окрестности завыванием сирены.

Страшная жара, которая стояла в то лето, не щадила самых слабых. Однажды после обеда наш двор огласился криками — это дети Мелины звали мать. Поскольку крики не стихали, я решила выйти посмотреть, в чем дело, и столкнулась с Адой. Ада взволнованно объяснила мне, что Мелина пропала. Прибежал запыхавшийся Антонио, даже не взглянул в мою сторону и тут же куда-то умчался. Через несколько минут Мелину разыскивала уже половина квартала; даже Стефано, как был в рабочем халате, прыгнул в машину, посадил на пассажирское сиденье Аду и отправился медленно объезжать улицы. Я по пятам следовала за Антонио, мы обходили улицу за улицей, но не сказали друг другу ни слова. Наконец мы вышли к прудам, берега которых заросли высокой травой. Мы шли, выкрикивая имя Мелины. Антонио плохо выглядел: щеки ввалились, под глазами залегли круги. Я взяла его за руку, просто чтобы поддержать, но он оттолкнул меня и крикнул: «Оставь меня, ты даже не женщина!» Внутри у меня словно что-то лопнуло, причинив острую боль, и как раз в этот миг мы увидели Мелину. Она сидела в пруду и умывалась. Из подернутой ряской водной глади выступала только ее голова. Волосы у нее намокли и растрепались, глаза покраснели, рот был в грязи, на лицо налип зеленый листок. Она молчала, что было довольно странно, поскольку последние лет десять она постоянно либо напевала, либо что-то бормотала.