Тяжесть его тела будоражила, сводила с ума. Электрические разряды прокатывались по спине, кололи кожу тысячами игл, а я ощущала, как он пропускает сквозь пальцы возбужденную плоть, как ладонь потирает воспаленную бусину клитора, как подушечка пальца ласкает влажный вход, чтобы осторожно погрузиться внутрь.

Его дыхание на моих губах — тяжелое, прерывистое.

— Это первый раз после родов? — спрашивает он рваным шепотом.

— Да… — выдыхаю я протяжно и слишком громко, а мышцы сжимаются, норовя задержать его пальцы внутри.

Пальцы все же выскользнули. Ощутив твердый член, что медленно — миллиметр за миллиметром — продвигался внутрь пульсирующей плоти, я задрожала, захлебнулась чувствами, что нахлынули, затопили сознание, будто оголяя все нервные окончания.

Короткая боль, небольшой дискомфорт. Меня словно распирало изнутри, но Паша замер, давая мне привыкнуть к себе. Он занимал меня поцелуями, что ложились на веки, губы, щеки и лоб. Чувствовала его руки — одна с силой сжимала ягодицу, другая — фиксировала затылок. Он целовал мою грудь, прихватывал губами возбужденные соски. Я позволяла ему делать это, хоть при мысли о молоке щеки и бросало в жар.

Двигался медленно. Нависал надо мной, удерживая свой вес на руках. Обнимала его шею, плечи. Видела, как стиснул зубы, как зажмурился, будто движения внутри меня приносили ему физическую боль. Звериный рык, сорвавшийся с его губ, не напугал, но дал понять, что мужчина сдерживается из последних сил, чтобы не причинить мне боль.

— Хочу сильнее, — прошептала я, крепко обнимая его, прижимая к себе почти до боли, до ощутимой тяжести, которой так не хватало.

Сама поцеловала его. Сама нерешительно скользнула языком, настойчиво раздвигая его губы. И простонала в эти губы сама, когда Паша перестал сдерживаться, вонзаясь глубже, сильнее, быстрее. Едва ли я понимала, где нахожусь и зачем. Все слилось в калейдоскоп ярких эмоций, где самым важным были его губы, его поцелуи и темные глаза, в которых скрывалась целая бездна.

Я уже и забыла, как может быть хорошо, когда отдаешься полностью и без остатка. Да и помнила ли? Не хотелось сравнивать Пашу и бывшего, но это было как огонь и вода. В этих руках я по-настоящему чувствовала себя женщиной. И именно в этих руках мне хотелось забыться, отключиться, отдаться, позволяя контролировать каждый свой вздох, где наградой за послушание служит оргазм, что выбивает воздух из легких, что отдается онемением в затылке, что вынуждает и его нестись следом за мной, утыкаясь носом в мою шею, прихватывая нежную кожу губами.

Наверное, нужно было что-то сказать, как-то выразить свои чувства, поблагодарить, но я была не способна ни на что. Лишь умиротворяюще вздохнула, когда Паша лег рядом и притянул меня к себе, позволяя лечь себе на грудь. Короткий поцелуй в макушку был вершиной нежности. Я успокаивалась сама и слышала, как выравнивается его дыхание, как бешено колотящееся сердце стучит все тише, все увереннее. Этот стук завораживал, убаюкивал, позволяя провалиться в сон. Позволяя расслабиться в его крепких надежных объятиях.

А утром…

Утром я проснулась одна. Не нашла ни Пашу, ни Аришку. Ее кроватка пустовала, как пустовала и постель. Только отсутствие одежды и напоминало мне о том, что ночное сумасшествие не приснилось. Низ живота слегка тянуло, а щеки и шея горели от воспоминаний. Я действительно занималась с ним любовью. Как только решилась? Пришла сама, а что теперь?

Какой оказалась в его глазах? Аморальной? Доступной? Падшей? Я ведь замужем. Несмотря ни на что я до сих пор остаюсь замужней женщиной. Что Павел обо мне подумал? И как теперь смотреть ему в глаза?

Паника подступала, но я не давала ей вырваться наружу. Пока не увижу его, не узнаю, что теперь между нами. Да и есть ли вообще это что-то между нами?

Вниз спускалась в разрозненных чувствах, но в квартире никого не нашла. Обошла каждую комнату, каждый закуток на обоих этажах. Даже окликала мужчину, но по всему выходило, что в квартире я одна.

Найдя в выделенной мне комнате телефон, я с удивлением увидела один пропущенный вызов. Звонила свекровь, но я застопорилась, не зная, что делать дальше. Пашиного номера я не знала, а перезванивать Екатерине Эдуардовне не хотелось. Но мужчина ясно дал мне понять, что избегать общения нельзя.

— Екатерина Эдуардовна, вы звонили? — постаралась я быть доброжелательной.

— Ты вещи свои забирать-то будешь или я выкидываю?

Я успел выключить будильник за минуту до того, как он зазвонил. Не хотел будить девчонок раньше времени. Марина лежала в моих объятиях, уютно устроившись у меня на плече. Лицо ее было безмятежным, светлым. Губы маняще приоткрыты, а ресницы подрагивали в такт ее дыханию.

Смотрел на нее с улыбкой, впервые за последние два года ощущая умиротворение. Оно расстилалось в груди, оплетало израненную душу. В это утро все казалось другим: безмятежным, ярким, живым. Делаешь вдох и понимаешь, что он впервые полный, впервые не отдает горечью на губах, впервые не опаляет легкие, а наполняет их.

И чужое сердце под ладонью бьется, возвращая к жизни, вызывая желание прикоснуться губами к ее приоткрытым губам. Сорвать с них короткий поцелуй. Украсть его мимолетом, чтобы не нарушить ее сон, ее покой. Жизнь внутри тебя кипит, заряжает оптимизмом, силами. Кажется, что ты вновь можешь свернуть горы, вновь готов завоевывать целый мир. Понимал, что этой ночью ко мне вернулось что-то утраченное. То, что я уже успел забыть, а теперь невыносимо боялся, что оно исчезнет, она исчезнет, забрав с собой остатки моей черной жизни.

Осторожно переложив Марину на подушку, я накрыл ее одеялом и все-таки прикоснулся к ее губам, ловя спокойное дыхание. Аришка что-то ворковала сама с собой. Уже проснулась, но плакать не собиралась. Лишь улыбнулась беззубым ртом, когда я взял ее на руки и пошел вместе с ней вниз, желая накормить девчушку. Умывались вместе, завтракали тоже вместе. Девчушка будто делилась со мной какой-то историей, а я подыгрывал ей, отвечая, переодевая ее для прогулки.

Не хотел будить Марину. Она все еще не выздоровела, хоть и не кашляла ночью. Определенно становилось лучше, но Георгию Владимировичу я все-таки позвонил. Договорившись с ним о том, что врач приедет к нам после обеда, я собрал борсетку и вышел вместе с автолюлькой, в которой лежала Аришка. Девчушка пыталась затащить в рот ремешок, но сместить его не получалось.

— Птенчик готова к прогулке? — поинтересовался я, закрывая дверь.

До офиса ехал медленно, стараясь лишний раз не увеличивать скорость. Наверное, в любой другой день я бы хотел как можно быстрее добраться до работы, но в это утро я наслаждался даже пасмурным небом и мелким крапающим дождиком.

Офис встретил меня неоднозначно. Косые взгляды провожали до самого лифта, который для нас с Аришкой придержали. Мне же никак не удавалось скрыть плавающую улыбку, что то и дело ложилась на губы. Все внимание было отдано нам двоим, но здороваться со мной не спешили.