«Риск: готовность оказаться в опасности (в надежде на извлечение выгоды)».

«Рискнуть: попробовать нечто, что требует отваги, при этом без гарантированного результата».

Дома вечером я нахожу в Интернете сайт, на которым объясняют, что риск – это «потенциальная потеря, которую можно обозначить и количественно измерить», и в этом смысле он противостоит неопределенности, не подлежащей количественному измерению. Нужно признать, что больше всего в жизни я не выношу неопределенность. Сомнение. А на борту самолета вообще-то есть летчик? Не знать, куда летишь, – сомнительное удовольствие. Если Луи не видит нашего совместного будущего, это потому, что он не уверен в нас обоих. Но когда он будет уверен? Если неуверенность количественно неизмерима, может быть, она и не имеет конца? От этой мысли меня дрожь пробирает. Пойду закрою окно. С улицы доносится запах свежей и влажной весны.

У нас с Луи выработались общие привычки. Чистить ногти под душем. Не забывать перед походом в супермаркет захватить с собой матерчатые продуктовые сумки-авоськи. Бродить по книжному магазину «Рено-Брэй», он – в поисках новых комиксов, я – в отделе журналов, а если потеряемся, звонить друг другу по мобильному, чтобы встретиться у кассы. А еще у нас есть суббота, которая в действительности начинается в пятницу вечером, когда я закрываю на ключ свою двухкомнатную квартирку в районе Вилльрей и с сумкой наперевес еду к нему в район Розмон. Утром он дает мне поспать, а сам идет в булочную-кондитерскую, чтобы купить там два круассана и булочку с шоколадом. Потом он заходит в магазинчик на углу, где покупает газету «Ла Пресс» и четвертьлитровую упаковку однопроцентного молока, чтобы приготовить мне кофе. Сам-то он пьет только черный и никогда не добавляет молока, даже в утренние хлопья. По неведомым мне причинам Луи предпочитает их есть с густым ливанским йогуртом, имеющим весьма специфический запах, в результате чего он вынужден каждый раз выслушивать мой вопрос: «А йогурт твой часом не прокис?»

В эту субботу, когда я встаю, Луи уже изучает за чашкой кофе раздел «Мой дом». На столе, в маленькой плетеной корзинке, лежит мой круассан и половинка булочки с шоколадом, рядом – баночка с клубничным вареньем. Все как обычно, кроме того, что происходит в моей голове.

– Хел-ло, – говорю я.

Его рука скользит под ночной рубашкой по моей попе.

– Выспалась?

Я усаживаюсь к нему на колени, и газета сминается между нашими животами. Сегодня утром я обязательно должна с ним поговорить. Вчера я не знала, с чего начать. И дело не только в том, что мы увлеклись фильмом «Уехавшие», который взяли в видеотеке. Мы еще заказали суп по-тонкински и имперские рулетики в ресторане «Пекин Дели», открыли бутылку белого, а между этим трижды позанимались любовью, так что у меня было целых пять оргазмов. Вообще-то не в моих правилах вести учет наших любовных соитий, с описанием испытанных ощущений, Это было бы чересчур! Но вчера вечером, может быть, потому, что я была перевозбуждена, я это зафиксировала.

Луи жалуется, что я его подавляю. Я делаю вид, что его не слышу. Уткнувшись в его теплую шею, я вдыхаю побольше воздуху. Он побрился, и от него хорошо пахнет. С какой стати в такой приятный момент мне устраивать ему сцену? Это как-то очень жестоко. Он отталкивает меня и кладет газету на стол. Я спрашиваю:

– Ну что: опубликовали твое объявление?

Я медленно сползаю на стул рядом с ним. Он говорит:

– На следующей неделе будет.

Я доедаю свою половинку булочки с шоколадной начинкой, рассеянно разглядывая смятую страничку газеты: «Деревянные рейки на все вкусы. Украсьте ваши стены!»

– Я думала, что сегодня утром опубликуют.

У него влажные волосы в завитушках, напоминающие шерсть на спине у мокрой собаки.

– Ты принял душ?

– Да. А что?

Догадывается ли он, что мои дурацкие вопросы не что иное, как разминка перед диверсией. А вдруг и для него все уже давно не так? Может быть, этим и объясняется его вчерашний приступ страсти? Ну да, все ясно: секс для Луи – способ освободиться от своих страхов. На самом же деле, больше всего ему не терпится узнать, перезвонила ли я зубному, чтобы поменять контактный номер телефона. Но я-то, честно говоря, этого еще не сделала.

– Да ничего. Я просто не расслышала.

– Тебе налить кофе?

– Давай!

Суперсовременная кофеварка-эспрессо Луи сделана не где-нибудь, а в Италии: она вся посверкивает яркими огоньками. Через несколько недель с начала нашего романа я захотела продемонстрировать свою самостоятельность и самой приготовить себе кофе, но у меня ничего не вышло: чашка так и осталась пуста, только механизм в агрегате перегрелся, создав дикий шум. Луи в это время стирал внизу белье, и я по лестнице понеслась к нему: «Луи! Луи! Я лишь нажала на оранжевую кнопку, как все загрохотало». Он налил средство для смягчения ткани в отверстие стиральной машины. Выругался и понесся на кухню, где кофеварка-эспрессо явно не проявляла признаков жизни. «Да, но клянусь тебе, что из нее шел дым!» – утверждала я, после чего посоветовала ему запрограммировать два-три цикла дополнительного полоскания, если, конечно, он не хочет заработать аллергию от плохо выстиранных вещей. «Да она у меня от тебя начнется, если ты и дальше так дурью будешь маяться», – ответил он. От обиды у меня навернулись слезы. Такое уже случалось и раньше. Когда, например, «его бывшая» позвонила в час ночи и потребовала, чтобы он срочно шел к ней убивать паука в ванной. Тогда-то я не сдержалась: «Она что, совсем трехнутая или как?», а он объяснил мне, что девушка всерьез страдает страхами. Я ответила на это, что, мол, пусть полечится гипнозом или купит себе распылитель против насекомых фирмы «Рид». Короче, это была одна из наших самых крупных ссор. С тех пор, однако, я больше не прикасаюсь к этой дурацкой кофеварке, а Луи никогда и не пытался мне объяснить, как она работает.

– На улице вроде холодно?

– Да не очень.

Луи продолжает суетиться вокруг кофеварки, нажимает на нужные кнопки, промокает специальной тряпочкой капли апельсинового сока с кухонной стойки и вытирает свои огрубевшие руки о хлопчатобумажную майку. Я вспоминаю слова Марлен: «И зачем он тебе?» Конечно, с тех пор, как она переехала в квартиру к своему шефу Брайану, ей легко так говорить! Но если бы, в начале романа с ним, она применила столь же радикальный метод, какой советует мне в отношении Луи, ей бы еще долго пришлось куковать одной за стаканом джина с тоником под песни Сержа Гейнсбура, сидеть в ее крохотной квартирке Макгилл-гетто, и переругиваться с соседями, которые исправно накачиваются пивом под истошные вопли группы «Аркад Файер». А вместе с тем прошло лишь пять месяцев, и вот заботливый Луи каждую субботу готовит мне кофе с молоком. При этом Брайан, который до этого провел с Марлен времени в два раза больше, отличился лишь тем, что раз в десять дней сбагривал ее в какой-то отель в Бушервиле, где ей приходилось в одиночестве предаваться своим грустным думам. После каждой такой поездки Марлен заявляла: «Эта будет последней». «Я второй скрипкой быть не желаю! – возмущалась она. – В следующий раз я ему покажу!» Но у Марлен пороху не хватало привести в исполнение свои угрозы, и пока я иду к балконной двери, чтобы прилипнуть носом к стеклу, я думаю: а вдруг категоричные советы Марлен – не более чем способ замаскировать собственную слабость? Ведь она уже больше двух лет ждет момента, когда Брайан наконец будет принадлежать только ей одной.