Стоя в кабине, Анни опять начала вертеться. Ее конский хвост ходил туда-сюда. Единственный раз, когда я видела Анни в таком возбуждении от того, что ей что-то разрешили, это когда у соседской кошки родились котята, а Анни хотела взять одного. Она умолила маму за ужином: «Можно мне котеночка?» Мама тогда согласилась. Анни назвала котенка Бородатеньким, потому что хотя он и был крохотным, но шерстка у него была длинной. Я думаю, она бы еще удлинилась, но пять дней спустя после того, как его взяли, он умер. Ветеринар объяснил это пороком сердца. Мы вырыли ямку во дворе и положили туда Бородатенького. Мы-то к нему уже стали привыкать. То же было и с дедулей, только похоронили его на кладбище.

Я не слышала, что говорила Анни, но она кричала в трубку и вдруг резко ее повесила, так что обертка от шоколадки упала на пол. Она посмотрела на меня через стекло. У нее было красное от ярости лицо, и было видно, что она делала усилие, чтобы слезы не хлынули из глаз и чтобы не дрожал подбородок. Она вышла из телефонной будки, и мы тихо побрели с ней по дороге, усаженной деревьями. Анни теперь шла медленнее, наверное, потому, что слезы катились у нее из глаз.

– Дыши глубже, – сказала ей я.

Такой совет дал мне Уапити, когда я упала с ходуль. Анни сделала усилие, но это не помогло. Я погладила ее по щеке. Если бы щека не была такой мокрой, ее кожа была бы такой же гладкой, как у березы.

– Завтра уезжаем, – сказала, икая, Анни.

Я держала ее за руку, вначале тихонько, потом стала сжимать сильнее, когда посреди дороги мы завидели двух разъяренных вожатых, мчавшихся нам навстречу.

Луи вызвался пойти со мной к зубному, хотя я его об этом и не просила. Вот это парень! Не то что мой бывший бойфренд Ришар, того и в магазин за продуктами вытащить было невозможно. Впрочем, к чему сравнения?

В вестибюле, украшенном искусственными фикусами, Луи снимает с себя кожаную куртку и бросает ее на диванчик. Я наклоняюсь над приемной стойкой:

– Здравствуйте. Я к доктору Жигеру. Меня зовут Карина Симар.

У секретарши седые волосы с лиловым отливом, а на лице старческие пятна. Она с остервенением стучит по клавиатуре компьютера, но в конце концов обращает на меня свой взор.

– Вы по-прежнему проживаете на ул. Сен-Доминик?

– Да.

– Номер телефона тот же?

– Тот же.

– В случае экстренной необходимости звонить Марлен?

Марлен – моя лучшая подруга. Я исподволь бросаю взгляд в сторону Луи. Он читает журнал. Я по-прежнему смотрю на него, а ответ сам слетает с моих губ:

– Нет.

– Нет? – повторяет секретарша.

Луи поднимает голову: я улыбаюсь ему и поворачиваюсь лицом к секретарше:

– Она переехала.

Это правда, прошлым летом Марлен водрузила свои многочисленные вещи на грузовик, а затем вывалила их в квартире Брайана. Везет же ей! Боковым зрением я заметила, что Луи вновь погрузился в чтение. Я наклоняюсь еще больше над стойкой:

– Не могли бы вы вписать «Луи»?

Мне не по себе от мысли, что свое пожелание я выразила в вопросительной форме: с какой стати спрашивать разрешение секретарши? Но она и не замечает моего состояния, продолжая барабанить по клавиатуре, а я тем временем диктую ей номер телефона Луи. В окно, у которого она сидит, виден центр города. Апрельское небо пасмурно, а линия горизонта достигает реки. По воде плывут неровные куски льда. Романтичная картинка!

– Вы присядьте. Доктор Жигер сейчас выйдет. Луи листает журнал Гольф Дайджест. Я вытаскиваю из той же пачки обтрепанный «Шателен» и усаживаюсь рядом. Положив руку на колено Луи, я шепчу ему, что ужасно боюсь уколов. Он отвечает, что ему нужна новая клюшка для гольфа. С Луи чувствуешь себя защищенной, как будто тебя накрыли стеклянным колпаком: попробуй притронься, а я меж тем бросаю приветливый взгляд сидящему у аквариума седобородому старичку. Он любовно поглаживает край своей шляпы. Старик, наверное, вдовец, а потребность в ласке осталась. Меня вызывают в кабинет дантиста.

Два дня спустя я сообщаю Луи новость, которая облетела наш банк: молодая румынская официантка из «Кафе Сюпрем», что у нас на первом этаже, подала жалобу на директора по маркетингу: он якобы приставал к ней, домогался, короче. Бывает же такое! Вдруг ни с того ни с сего Луи мне заявляет:

– Карина, нам нужно поговорить.

Если когда-нибудь мне представится случай написать трактат об искусстве общения, я первым делом наложу запрет на этот речевой оборот. После него непременно жди какой-нибудь подлянки, так что паника вам обеспечена. Я кладу вилку: «Давай». «Его атакует его бывшая. Фирма, где он работает, обанкротилась» – проносится у меня в голове. Угроза может прийти отовсюду.

– Боюсь, что наши отношения создают у тебя ощущения чрезмерного комфорта, – изрекает он.

Мы сидим в ресторане, это уже хорошо. Общественные места и были созданы для того, чтобы люди могли подавить в себе желание заорать в ответ на ахинею, которую несет ваша бесценная половина. А вообще-то как можно упрекать человека в том, что он стремится к комфорту? Достаточно побродить по рядам мебельных магазинов, чтобы убедиться, какое значение придают люди удобству диванов, проверяя их своими собственными задницами. Огуречная долька застревает у меня в горле. Я сжимаю пальцами лист латука и прошу Луи выразиться яснее. Не переставая жевать паштет из форели, он объясняет мне, что в последнее время стал замечать, «но, может, я и заблуждаюсь», – добавляет он, не сильно веря в то, что говорит, что я как будто бы «тороплю события».

Я облизываю пальцы.

– Тороплю, говоришь?

– А не надо спешить.

Мой взгляд плывет в сторону зала. Одна посетительница ресторана накручивает на вилку макароны в сметанном соусе. Другой посетитель, как дитя малое, накрошил в тарелку мелко нарезанные кусочки бифштекса. Стоящая у барной стойки официантка пристально изучает свои ногти. От приглушенного света лица у них у всех кажутся розовыми, в глазах – блеск.

Я отхлебываю вина:

– Мне казалось, что тебе было хорошо со мной.

– Зачем во всем видеть плохое? Да, мне хорошо с тобой. Но я не хочу жить под грузом будущего, в котором все заранее расписано.

Помощник официанта устанавливает свечу рядом с хлебницей посреди стола. Момент самый что ни на есть подходящий. Я устремляю взгляд на язычок пламени и смотрю на него до тех пор, пока оно не начинает меня слепить.

– Ты считаешь, что я на тебя давлю?

– Ты дала мои координаты на случай экстренной необходимости твоему зубному.

Я недоуменно хлопаю глазами:

– Но это же формальность, Луи!..

– А сколько раз в год ты к нему ходишь?

– Один.